Сердце в ладонях (СИ)

Даже воспоминания об этом зажигали кровь.

Хань тогда стоял неподвижно, но дрожал. Не от холода и не от страха. И тогда он понятия не имел, почему дрожит. Комната тонула в темноте, лишь в окно лился неровный и переменчивый слабый свет - от уличных огней и неоновых вывесок. В темноте напротив - тёплое дыхание и расплывчатый силуэт. Хань узнал его по запаху и жару. Рядом с Чонином всегда возникало фантомное ощущение полуденной жары. Он выглядел, как зной, и пах точно так же горячо. И Хань просто верил ему и чувствовал его - всегда и на любом расстоянии. Чонину даже не обязательно было прижимать дверь ладонью - Хань не смог бы уйти всё равно.

Он всегда умел думать и оценивать вещи и явления правильно. Если бы он сказал, что не ожидал ничего подобного, то солгал бы. Если бы сказал, что был к этому готов, солгал бы опять. Он… догадывался и подозревал, но старался ничего не замечать, потому что… они оба виноваты - были, есть и будут. Они оба - чувствовали и смотрели, и ждали. Быть может, Хань до последнего надеялся, что им обоим хватит сил оставить всё так, как есть, хватит сил… противостоять и сохранить то, что они уже имели. И, наверное, если бы речь шла лишь о нём, ему хватило бы сил остаться на месте, держать всё глубоко внутри под замком, потому что он старше, умнее, заботливее, ответственнее, и его, чёрт возьми, называли «хёном», а ломать чужую жизнь нельзя, тем более, такую яркую и выдающуюся. И… и он хотел только лучшего для человека, придававшего ему сил и оберегавшего его на узкой тропе славы в чужой стране, в чужом мире, на призрачной доске для игры в вэйци, где постоянно шли бои.

Но речь шла не только о Хане. В любых отношениях есть хотя бы две стороны. Хань мог поручиться за себя, но не за Чонина. Хотя глупо было думать, что человек, способный на одержимость, не знает, что такое страсть. Кай - воплощение любви Чонина и его огня, сам Чонин - холодный и сдержанный, надёжный, но замкнутый, его тепло всегда пряталось за толстой бронёй изо льда. А ведь Хань знал физику: чем больше копить, сдерживать и нагнетать, тем сильнее будут вспышка и взрыв. Как обратная тяга.

В ту ночь именно это и случилось. Ни один из них не рассчитывал на подобное, но ни один и не удивился. Они просто достигли критической отметки в их отношениях, когда требовалось или что-то менять, или всё ломать. Наверняка у многих людей возникало схожее чувство в определённые моменты жизни: отстранённое безразличие, когда всё равно уже, что будет дальше, лишь бы это дальше наступило, жажда узнать, что же после изменится и изменится ли вообще, когда даже спокойные и не особенно инициативные люди испытывают непреодолимое желание что-то сделать и встряхнуть весь этот чёртов мир, когда просто хочется прекратить это бесконечное и невыносимое затишье перед бурей и сделать хоть что-нибудь…

Хань закрыл глаза, и его губы согрело чужое дыхание. Секунда длилась вечность - достаточно для того, чтобы заказать себе место в аду и сердито подумать: «Ну же!»

Оказалось, что это ни черта не метафора - «горячий». Чонин в самом деле был горячим. Прикосновение губ - и от него по коже Ханя разбежались волны тепла. Хуже того, этого не хватило, и Хань не смог запретить себе искать эти горячие губы собственными. Он продолжал чувствовать Чонина во всех смыслах, как и всегда, а не только физически.

Его ответ сломал всё, что только можно было сломать. Чонин отличался трезвомыслием и умом, но ещё он всё-таки оставался горячим мальчишкой с кучей гормонов, которые надо куда-то девать.

Сейчас Ханю хотелось улыбаться от воспоминаний о той нелепой ночи, но тогда всё воспринималось по-другому. Они путались в последовательности действий, не хотели отпускать друг друга, пытались проявить заботу и сдержать желание. Пришлось нелегко, но они смогли изучить тела друг друга на ощупь, найти то, что им нравилось, прикоснуться друг к другу. И Чонин немного пристыдил Ханя своей смелостью, когда провёл ладонями по его бёдрам и решительно прикоснулся к его животу, спустился поцелуями ниже, обхватил член ладонью и накрыл губами головку.