Сумерки неумолимо сгущаются. За все это время я лишь удалялась от центра Вашингтона, и поэтому теперь меня окружает спальный район с довольно скудным, по меркам мегаполиса, освещением. Тревоги по этому поводу я не испытываю. Вообще не испытываю ничего, кроме давящей остроты, которая будто прорастает шипами из моих ребер и оплетает горло.
Когда становится совсем темно, я наконец останавливаюсь посреди пешеходной дорожки и медленно опускаюсь прямо на поребрик. Обхватываю себя за плечи, опуская голову на колени.
Только сейчас понимаю, насколько сильно замерзла. Не только физически от ливня и промозглого ветра, но и на каком-то моральном, психологическом уровне. Мне чертовски холодно. Одиноко. Пусто. Больно.
И это мгновение, когда я остро это ощущаю, становится крохотным спусковым крючком.
Я наконец тихо плачу.
Никогда не думала, что слезы похожи на кипяток. Я так давно не позволяла их себе, что забыла, каково это. Когда ком в горле мешает дышать, в глазах появляется жжение, и эти мерзкие горячие дорожки бегут вниз по щекам. Чем яростнее ты пытаешься их остановить, тем стремительнее они покрывают лицо. Я лишь отчаянно надеюсь, что после этого мне станет легче. По крайней мере, так говорят.
Правда ведь?..
Однако я не нахожу того облегчения, на которое так отчаянно надеялась. Не знаю, какого вообще результата ожидала от высвобождения закостенелых, накопленных эмоций, но мне было так тяжело позволить себе эти рыдания, эту дрожь и всхлипы, что я, наверное, ждала чего-то особенного. Стоящего того.
Что ж. По крайней мере, за это время ко мне никто не подошел, улица пустует, никто не хочет прохлаждаться тут в такую погоду. Наверное, это хорошо.
В это мгновение тяжелая мысль, подобно острию ножа, вонзается мне в душу. Внезапно понимаю, насколько сильно тоскую по родителям. Да, я едва ли помню их лица, но сам факт того, что у меня нет возможности позвонить хоть кому-то из них, услышать голос, слова поддержки или даже взволнованную ругань, скребет адской болью.
Я не помню, какими они были. У меня сохранилось совсем мало воспоминаний, чтобы судить. Но от мысли, что они, ко всему прочему, были хорошими людьми, мне становится еще невыносимее. Боже… я бы действительно многое отдала, лишь бы они чудесным образом оказались рядом. Хотя бы на пару минут.
Но это невозможно. Я здесь, все еще жива, и мне надо сконцентрироваться на реальном мире вокруг. Надо как-то… привести все в порядок.
Внезапно понимаю, что отдала бы не меньше ради того, чтобы рядом со мной прямо сейчас взял и появился Оуэн. От этой мысли на моих губах появляется кривая усмешка, искривляющаяся мучительным всхлипом.
Глупые мечты и детские желания. Еще никогда в мои дни рождения не сбывалось ни одно из них.
Ровно до сегодняшнего.
Глава 10: Экстремальный аттракцион
Меня беспокоит, что лисичка так долго не отвечает. В этом я признаюсь себе далеко не сразу, поначалу упрямо отвергаю такое положение дел, а потом сам же с себя усмехаюсь.
Зачем мне бояться и избегать правды перед самим собой? Да, я переживаю за эту девушку. О причинах я подумаю чуть позже, но прямо сейчас я нажимаю на кнопку вызова и слышу долгие, тревожные гудки.
Никто не отвечает.
Хмыкнув, я смотрю на экран, а потом повторяю попытку. Примерно девять раз.
Пресс-конференция уже должна была подойти к концу. Обычно Делайла отвечает сразу, как только выпадает возможность, и сам факт того, что этой возможности не представилось, наводит на мрачные мысли. Может, я просто накручиваю себя. Этого тоже исключать нельзя. Однако что-то гложет меня, неясное тревожное чувство мешает мыслить хладнокровно и рационально.
Слышу, как Энджи возится с ужином на крохотной кухне. Временная поездка ко мне в Вашингтон не очень-то ее радует, но я на самом деле очень благодарен внезапному «делу», которое привело ее сюда. Подозреваю, что сестре поручили присматривать за мной на время всей этой затяжной операции с Карлом Мерфи. Наверняка мое молчание и неоправданные переезды немного напрягают начальство. Хотя подобное всегда было в моем духе.
Как ни крути, хорошо, что теперь хоть кто-то позаботился о горячем питании.
От внимания Энджи не укрывается мое взвинченное состояние. От этой бестии вообще может что-то укрыться? В какой-то момент она, все кидая на меня беглые взгляды, как бы невзначай интересуется:
– Снова та самая?
В ответ она получает лишь мой суровый взгляд, полный предостережения и несерьезной угрозы.
– Еще позыркай мне тут, – фыркает Энджи, ничуть не впечатлившись. – Я имею в виду твою «ту самую неимоверно важную миссию».
Как будто смысл от такой формулировки сильно меняется.
– Угу.
Я снова перевожу взгляд на экран телефона, повернувшись к кухне спиной. Энджи подозрительно затихает.
Несколькими минутами позже раздается ее возглас:
– Ого! Нехилая у нее биография.
Я резко разворачиваюсь и перелезаю через спинку дивана, шипя на пути:
– Твою же мать!..