Утро было душным, но Бивер старательно заматывался в одеяло – похоже, таки ночью простудился. Я не стал его будить, а вышел на улицу обозреть окрестности – в основном с целью посмотреть, не гуляет ли где лошадь без хозяина. Но лошадей не было, кроме тех, что были запряжены в почтовую карету: Джон ЛеФлор как раз переправил ее на наш берег. Еще вчера карета могла спокойно обойтись и без парома, но сейчас при переправе вброд пассажирам наверняка было бы неуютно: в лучшем случае по колено.
Я подошел поздороваться с паромщиком, и сразу же узнал, что сейчас-то что – пустяки уже, а вот перед рассветом воды в реке было больше – видать, в горах настоящий ливень прошел, какие не так часто бывают. Затопило луг на низкой индейской стороне, и сейчас там настоящее озеро. А на озере остров, а на острове – оседланная лошадь…
– Так что надо бы съездить посмотреть, – добавил Джон меланхолично, – не лежит ли в кустах перед впадением в Арканзас-ривер утопленник.
Желания шарить в затопленных кустах у устья в словах Джона явно не чувствовалось, и он с удовлетворением воспринял мое изложение повести о ночных странствованиях Бивера.
Бивер, отоспавшись, подтвердил, что лошадь на лугу его, и рассказал, что с армией США его дороги разошлись окончательно. Жизнь индейца с высшим образованием на фронтире и ранее была довольно сложной, но хорошее отношение с благорасположенным начальством проблемы отчасти компенсировало. Теперь же начальство сменилось, и новое не видело разницы между индейцем-инженером и неграмотным солдатом из «черного» полка: оба цветные, и оба почему-то думают, что ничем не хуже белых. Ну и вдобавок, раз индеец – то подозревать его можно бог весть в чем, в том числе и в нелояльности. А что между команчем и шауни примерно такая же разница, как между шведом и корсиканцем – кого это волнует? Оба индейцы.
В общем, Бивер у нас тоже стал безработным. Он помышлял наняться в Вестерн Континентал, но телеграфное начальство (по крайней мере в нашем регионе) тоже с подозрением относилось к индейцам и недавно уволило нескольких телеграфистов-индейцев. В механических мастерских при речном порте места ему не нашлось. Да и вообще в Форт-Смите должностей для квалифицированного технического персонала было мало: мы все-таки не индустриальный центр. Биверу надо было бы подаваться куда-нибудь дальше на север, хотя бы в Миссури, где и Сент-Луис, и Канзас-сити развивали промышленность и росли не по дням, а по часам, но его удерживали окончательные расчеты с армией.
Так что Бивер, ожидая, пока утрясутся всякие официальные и денежные формальности, стал от безделья зависать у меня в сарае и шарить в моих эскизах. Он раскритиковал мой велосипед, хотя его варианты отличались не принципиальной конструкцией, а скорее большей технологичностью, а потом зачем-то сконструировал легкую, на основе велосипеда, дрезину. В наших краях надобности в такой дрезине не было – в Форт-Смит железную дорогу еще не построили, а по проложенным на Первой улице рельсам ходила конка – ну так сколько там той улицы?
Тем не менее он ее сделал и собрался испытывать, только надо было договориться с управляющим компании конки, чтобы дали тележку испытать.
Однако до того, как назначили день и час испытания, случился другой день, торжественный: Келли наконец женился.
Мы всей улицей были приглашены на венчание в ирландскую церковь, невзирая на вероисповедание, однако впереди, на местах для гостей, сидели лишь Шмидты, миссис де Туар и миссис Макферсон – все с детишками. Отряд холостяков с Пото-авеню (я, Бивер, доктор Николсон и Саймон Ванн) занял места около входа. Джемми Макферсон заявил, что ноги его не будет в папистском вертепе, а потому остался у коновязи. Миссис Додд изображала что-то вроде подружки невесты.
Невеста была нарядной, но и только. Никакого белого платья, да и никакого особенного «свадебного» платья не затевалось. Вообще я у нас в Форт-Смите ни у одной невесты вроде бы специальных свадебных нарядов я не видал: не было у нас в городе сейчас таких богачей, которые могли себе позволить сшить платье на один-единственный день в жизни. Может быть, кто-то из невест и надевал свадебное платье своей матери или бабушки, но я не настолько разбираюсь в модах, чтобы судить об этом.
Так что основную торжественность нам обеспечивала церковь. Она была не такой уж богатой, но облачение священника и прочих служек, уж не знаю, как они правильно называются, было на пять с плюсом: что белое – так белее некуда, что алое – так ярче некуда, а что металлическое или с камушками – то сверкало так, что глаз не отвести. Ну и сам обряд… да, хорошо получилось.