Сердце Зверя (СИ)

Очнулся он лежащим в темном коридоре. Вода, затопившая пол, доставала ему почти до лица, и Наруто чудом не захлебнулся, неловко дернувшись. Подняв брызги, он сел, вытирая мокрое лицо ладонью. Зеленоватая, пряно и густо пахнущая вода меланхолично стекала куда-то дальше – прямо по коридору.

Наруто поднялся на ноги, неловко держась за стены, сделал было шаг – и задохнулся от боли. Ему показалось, что кто-то проделал в нем дыру – огромную и кровоточащую. Опустив голову, Наруто увидел широкий канат, залитый кровью. Канат тянулся из его тела, из груди, словно его нанизали на него, как бабочку – на иголку.

Канат натянулся, потащил его дальше – вперед. Кровь заполнила рот, и Наруто сплюнул ее в мутную зеленую воду. Держась за стены, он двинулся дальше по коридору, стараясь не делать резких движений, чтобы не травить зияющую в груди рану.

Шаги получались мелкими и медленными. Наруто плелся по душному коридору, воздух в котором был спертым и затхлым. Дышать было тяжело, по телу стекала густыми ручейками кровь, смешиваясь с ярко пахнущей травами водой. Боль, в первые секунды почти лишившая его возможности двигаться, постепенно утихала, будто пряталась – как хищник в густой траве. Идти стало чуть легче, но тело слабело с каждой секундой все сильнее.

Вокруг было темно, вода бликовала, изредка подсвечивая стены густым зеленоватым светом. Наруто, державшийся на одном упрямстве, продолжал идти, чувствуя с каким-то тупым безразличием, как натягивается канат, рвавший ему грудь.

Наруто свернул вправо по коридору – и уткнулся в темноту, которую не могло разогнать даже волчье зрение. Просто коридор вдруг обрывался в пустоту, в ничто, в засасывающую непроницаемую тьму, куда уходил подрагивающий канат. Наруто не знал, куда ведет этот канат и к кому. Мокрый, пропитанный водой и кровью, канат натянулся еще сильнее, а затем вдруг заходил ходуном, будто по нему шел какой-нибудь канатоходец.

Наруто представил себе этого канатоходца, и ему вдруг стало смешно – несмотря на то, что собственная кровь пропитала ему футболку и джинсы почти насквозь, а вода вокруг окрасилась в нежный розовато-зеленый цвет. Снова сплюнув собравшуюся во рту кровь, Наруто схватился за скользкий канат, потянул его на себя. Он поддался, и Наруто потянул сильнее, пытаясь найти второй его конец.

Но ничего не вышло – в следующую секунду канат снова натянуло, и Наруто потащило следом за ним туда, в темноту.

Натяжение стало таким сильным, что Наруто вдруг впервые испугался того, что канат лопнет. Он чувствовал, как под пальцами расходится толстая бечева, как разрываются мелкие ворсинки, начиная поддаваться натяжению.

Снова вернулась боль – такая сильная, что Наруто казалось, будто кто-то вскрывает ему грудную клетку и разламывает ребра. Темнота вокруг стала непроницаемой, и в этой тишине отчетливо, гулко раздался звук лопнувшей веревки.

========== Глава 37 ==========

Глава 37.

Сознание возвращалось мучительно медленно, урывками. Сначала уши заполнил неясный гул звуков, в которых ничего не получалось разобрать. Периодически удавалось определить короткую птичью трель, обрывавшуюся так резко, будто неизвестной птице вдруг захлопнули клюв, шорох приминаемой травы под чьими-то ногами, детские крики, голоса… Все эти звуки, постоянно смешиваясь, перекликаясь, соединяясь между собой, сбивали с толку, тем более что осознать и осмыслить их не выходило совсем. Да что там звуки – даже самого себя не получалось осмыслить, и проще было считать себя простой безымянной сущностью, у которой нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего.

Затем к телу стала возвращаться чувствительность. Резко стало холодно – причем настолько, что казалось, будто кожа лопнет, рассыплется на кусочки, как какое-нибудь блюдце, брошенное на пол. Этот холод, пронизывавший тело до последней клеточки, невозможно было отогнать, и, раз прицепившись, он уже не отступал.

Но разум все же медленно просыпался, оттаивал, несмотря на все усилия холода, и в конце концов какофония звуков превратилась в нечто предельно понятное, простое. Теперь с точностью можно было определить, что птичья трель принадлежит сойке, а трава шуршала, потому что по ней быстро проползала змея, стремившаяся поскорее убраться подальше от лагеря. Человеческая речь тоже стала понятной, но откликнуться на нее никак не получалось. Тело продолжало спать, запирая разум внутри своей насквозь продрогшей оболочки.

- И долго еще? – спрашивал чей-то смутно знакомый грубоватый голос.

- Если бы я знала, - слышался чей-то ответ. – Орочимару говорил, что он может так и месяц пролежать.

- Нет у нас этого месяца, - перебивал первый голос.

- Я знаю, - вздыхал обладатель второго голоса, и от этого вздоха становилось жутко.