Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

— Потому что Коко эти самые усыпальницы ругал, и одна из них была вскрыта. Не бароном, раньше, но графиня Савиньяк из гроба взяла только шкатулку с бумагами. Разбойники, которые пытались здесь угнездиться, насвинячили бы по всему храму, да и сам покойник весьма примечателен. Пока мне не докажут обратное, я буду считать, что Коко обокрал Диамнида.

— А туда-то их кто положил?

— Тот, у кого была привычка подбрасывать в гробы сувениры. На досуге можно подумать и об этом, но покончим с бароном. Обнаружив в конюшне Котика, наш друг успокоился — если волкодав не пускает его, Салигана не пустит и подавно. Коко вернулся в галерею, и вот неожиданность — мы оттуда ушли, причем именно в усыпальницу. Нас с Рокэ барон вряд ли опасался, однако с Раймона сталось бы заметить, что в одну из гробниц недавно лазили, связать это со старым другом и заинтересоваться его поклажей. Констанс помчался в храм, думая уговорить меня забрать собаку, а остальных вернуть к столу. Не уговорил, зато в полной мере ощутил боль утраты.

— Не знаю… — Эпинэ заглянул в полную темного осадка кружку. — Коко заслужил хорошую взбучку, но вы его просто затрясли. Как коты мышонка.

— Оказалось, мы, все трое, злы из-за Марианны. Смерти не избежать, жизнь прекрасна, но вдовец вел себя как свинья.

— У него настоящая семья в Эпинэ, — объяснил Робер. — Жена, дети, последний родился этой осенью. Марианна барону помогала, и только. Сына он спас, этот флейтист… Марий — на самом деле сын барона от этой… кажется, Филиппы. Она думает, что замужем за управляющим Капуль-Гизайлей.

— Пусть думает что хочет, — Марсель положил руки на стол, пистолетов в них не было, но казалось, что виконт целится, — и живет тоже пусть, но Коко повезло. Увлекайся воришка чем-нибудь по нынешним временам бесполезным, он бы сейчас объяснялся с Диамнидом.

2

Мэллит отложила вышивку, и на нее тут же улегся кот. Его ухо было разорвано — утром именуемый Маршалом изгнал из сада черного Кардинала, чей дом был в хлебной лавке через две улицы. Имена талигойских зверей гоганни все еще удивляли, хотя память о прежней жизни исчезала. Так иссыхает разлитое и неподтертое, оставляя лишь смутные пятна, но как можно отдавать часть величия животному, пусть и любимому? Отец отца держал сторожащих припасы кошек, но разве посмел бы он назвать толстого Лимона Достославным, а наглого Огурца — Первородным? В Талиге запрещают немногое, а главные запреты носят внутри себя и называют совестью и честью, так проще для всех и тяжелей для избранных.

— Маршал, — гоганни коснулась мягкой шкуры, белой и черной, — Маршал…

Ей нравилось повторять это слово и вспоминать подобного Флоху, а коту нравилось, когда ему чешут лоб, но не всегда. Черно-белый приходил за своим и уходил, когда уставал от ласки; глядя на него, Мэллит понимала многое.

— Он же нитки когтями повыдирает, — вошедшая Сэль без почтения подняла мяукнувшего и забрала шитье. — Завтра опять будут гости. Полковница с сыном и братом.

— Нужно вымочить кур, — Мэллит поднялась, — и внести в тепло овощи.

— Ну нет, — Селина махнула рукой и засмеялась. — Если угощать настырных твоими курами, выйдет даже хуже, чем с Давенпортом. Не знаю, как у вас, а у нас, когда женихов много, их не прикармливают.

— Женихов? — не поняла гоганни. — Но разве можно жениться без родителей?

— Так делают редко, но делают, к тому же здешние кавалеры при родичах. В Аконе нет только моей мамы и баронессы Вейзель, без них обойтись еще можно, а без нашего согласия — никак, вот нас родня женихов и обхаживает. Понимаешь, мы очень выгодные невесты.

— Ты красива, — улыбнулась Мэллит, она видела красоту подруги, хотя даже самый короткий пояс невесты был бы ей велик.

— Мы обе — красавицы, — Сэль говорила о внешности, как о дожде и солнце, — но это важно мужчинам, а их мамам и теткам важней, что у нас очень высокие покровители и мы себя прилично ведем, особенно ты. Когда меня не убили, к нам повадились соседки, ты стала их кормить, они рассказали другим, а вкусно поесть люди очень любят.

— Мелхен гордится.

— И правильно. Тебе кто-нибудь нравится?

— Нет! Разве они могут…

Навязчивые и недогадливые, они не увидят в поясе невесты тень былого голода, не войдут в пустую ночь, не скажут, что радость мужчины рождается из счастья женщины. И не уйдут, ничего не обещая, ведь обещания — дети лжи.

— Маршал, — гоганни положила руку на спину кота и повторила: — Маршал…

— Надо промыть ему ухо, — подруга глядела озабоченно. — Мелхен, если не нужны женихи, прекрати их кормить и слушать чужих мам и теток. Я, когда меня ловят, начинаю рассказывать про Герарда. Еще лучше было бы про Монсеньора, но это неприлично, а про ее величество я говорить не могу, потому что пла́чу… Кажется, явились! У нас точно ничего нет?

— Только суп из маленьких капуст с сыром, — подтвердила Мэллит, — и жарко́е из трех кур и утки. Я не ходила на рынок и не готовила нового. Твой брат сказал, его не будет три дня, а сейчас — второй из вечеров.

— Вот именно! — Подруга положила вышивку на комод. — Герарда не будет, а мы без него едим молочную овсяную кашу.

— Зачем?