Я просто не хочу этого. Я не хочу говорить ей, что я монстр. Я не хочу признавать эту правду. По причинам, которые я пока не понимаю, я хочу, чтобы она видела во мне мужчину, а не существо.
— Меня зовут Аттикус. Нам нужно вытащить тебя отсюда.
Я оглядываюсь вокруг, и человек-мотылек больше не пялится на нас из леса. Я смотрю на небо сквозь деревья. Высоко в воздухе я вижу, как кружит что-то крылатое. Может быть, это просто ястреб или орел, но я в этом сомневаюсь.
— Он вернется, и я подозреваю, что их может быть больше.
Она показывает большим пальцем через плечо.
— Домик, который я снимаю, находится вон там.
Я уже качаю головой, стараясь не пялиться на ее чисто
— Он не убережет тебя.
Я протягиваю ей руку.
Она смотрит на татуировки, покрывающие мою ставшую бледно-фиолетовой кожу. Все чернила, которые были у меня до изменения, теперь практически подсвечиваются на фоне светлого цвета моей кожи. А еще есть мои глаза.
— Почему ты здесь? Почему ты сняла хижину? — спрашиваю я.
— Я писатель.
— Ты одна? С тобой есть еще кто-нибудь, кого нам нужно будет забрать из хижины?
Она качает головой, но все еще не берет меня за руку.
— Я просто приехала за тишиной и покоем, чтобы закончить работу, — говорит она.
Но есть еще кое-что, чего она не говорит.
— Ни одна хижина позади, не будет для тебя достаточно безопасной, — молвлю я.
Она явно понятия не имеет, во что на самом деле ввязалась. И, несмотря на мои двадцать бесчувственных лет, я начинаю расстраиваться.
Одинокая женщина. В хижине в лесу. Человеческая женщина в лесу рядом с городом, полным монстров и дикарей? Она не переживет эту ночь.
И если мы с ней останемся здесь незащищенными надолго, я, возможно, не смогу защитить ее, если это существо вернется.
— Я просто должна поверить тебе, что с тобой я буду в безопасности? Кто сказал, что ты не приведешь меня к себе домой только для того, чтобы твоя жена могла натереть меня паприкой?
— У меня нет жены, и у меня аллергия на паприку.
Я медленно выдыхаю, эти новые эмоции настолько незнакомы, что это почти причиняет боль.
— Что я могу тебе сказать, так это то, что, если это существо вернется, а я держу пари, что оно вернется теперь, когда почуяло тебя, оно спарится с тобой, а затем съест тебя. У меня дома твои шансы на выживание намного выше. У меня несколько спален, и ты можешь запереть меня, если беспокоишься.
Ее глаза блуждают по моей фигуре, и мой член снова дергается.
— Мне нужно забрать свои вещи, — наконец говорит она.
Ее хижина в самом деле недалеко. Я следую за ней туда, и ей требуется всего несколько мгновений, чтобы собрать свои вещи. У нее с собой не так уж много вещей, в основном сумка для компьютера и небольшой валик. Мне достаточно легко тащить его, пока мы идем остаток пути до моего дома.
— Мы могли бы взять мою машину, — говорит она.
— Знаю. Просто предпочитаю ходить пешком.
— Здесь красиво. Когда гигантские люди-жуки не пытаются меня съесть.
Мы идем в тишине, пока не достигаем поляны, которая ведет к моей собственности.
— Черт побери! Это твой дом?
Мой «дом» на самом деле представляет собой викторианский готический особняк. Еще до перехода, когда «Хант Индустрия» впервые стала публичной, а я за одну ночь заработал сотни миллионов долларов, я представлял, что однажды смогу жениться и завести детей. Я купил это чудовище — без каламбура — в надежде когда-нибудь наполнить его семьей.
Каким бы неуклюжим ботаником я ни был, мне никогда особо не везло с женщинами. У меня не было проблем с привлечением женщин. Мое лицо и тело всегда помогали в этом. Потом, позже, миллионы, успех и относительная слава, которые пришли вместе с этим, помогли еще больше, но я так и не нашел никого, с кем мог бы связаться. Им нравилось смотреть на меня, но никто никогда не хотел слушать, когда я говорил. Я просто никогда не встречал никого, с кем хотел бы провести свою жизнь. Затем произошло обращение, и у меня больше не стало жизни, которую я мог бы разделить.
— Знаю. Он отвратителен. Я же говорил тебе, что у меня достаточно комнат.
Думаю, я должен быть благодарен за комнаты, поскольку я продолжаю управлять «Хант Технологиями» из дома.
— Это чертов особняк.
Она снова поворачивается ко мне.
— Серьезно, кто ты такой?
— Я же сказал тебе, меня зовут Аттикус.
Я веду ее вверх по лестнице к входной двери.
— Ты еще не сказала мне своего имени.
— Вивиан.
— Вивиан, — повторяю я, позволяя согласным и гласным ее имени кружиться у меня во рту.
Как только мы оказываемся внутри дома, я запираю входную дверь, затем провожу девушку через двухэтажное фойе в кабинет и кладу ее вещи на кожаный диван.
— Ты можешь выбрать любую комнату, какую захочешь. У меня есть спальни наверху и на этом этаже. Я даже могу поспать на улице, если тебе так будет удобнее.
Она качает головой и делает шаг ко мне. Ее бледно-голубые глаза изучают мое лицо. Ее губы восхитительно полные, и я борюсь с желанием наклониться и прижаться своим ртом к ее.
— Я тебя не боюсь.
— Может быть, так и должно быть.
— Почему ты не хочешь сказать мне, кто ты такой?
— Мы оба знаем, что ты уже знаешь, кто я.