— Это не имело значения. У меня была ты, — заверяю я ее, часто моргая, ведь у нас никогда не было подобного разговора.
— Тогда зачем тебе совершать что-то такое, что явно не клеится с твоей натурой? — спрашивает мама, всегда такая понимающая.
По щеке сбегает еще одна слеза. Я вытираю ее, насторожившись, что Уинн и Джина притихли, все молчат, кроме меня, хватающей ртом воздух в попытке не разрыдаться еще сильнее.
— Что ж, разве не в этом смысл жизни? — спрашиваю я маму. — В том, чтобы делать трудный выбор? Разве то, что ты отказалась от рисования в пользу работу - не то же самое? Это решение разбило тебе сердце, но тебе пришлось его принять, потому что выбора не было. Ведь так?
— Этот молодой человек, что он чувствует по отношению к тебе?
— Мам, он не любит меня. Он не мой отец. Это не была любовь с первого взгляда, не было соединения душ. Он не хочет быть со мной так, как отец хотел быть с тобой. Он не думает, смотря на меня «Вот моя половинка, с этой женщиной я хочу провести остаток своих дней, не важно, сколько отведено!»
Я не могу продолжать. Горло сжимается, а в груди болит.
— Я для него вызов, — добавляю я тихо. — Я для него просто своего рода вызов. Он не влюбляется, не создан для этого. Мы с ним... — что-то в моей груди продолжает сжиматься, словно удавка затягивается, а глаза горят огнем. — Мы с ним не продержались бы и пару месяцев. И, как и мой отец, в какой-то момент он бы, пфф, и исчез, и снова останемся мы с тобой. Ты и я, мам. Как и всегда.
Не думаю, что я выдержу ее ответ, любой ответ, успокаивающий или уверяющий в обратном, или согласный с моим мнением, отчего станет только больнее. Из-за того, что на меня направлены три пары удивленных глаз, словно у меня из головы полезли змеи (потому что я
Вздохнув, я ложусь на пол там, где раньше стояла моя кровать, и смотрю на потолок. Точно так же я смотрела в потолок, будучи маленькой девочкой, которая хотела, чтобы отец был рядом, которая мечтала, которая хотела что-то изменить, которая хотела писать, потому что журналистика сознает что-то... создает что-то из ничего.
Будучи подростком, я лежала тут и, до встречи с Джиной, до того, как она встретила Пола, я думала, полюблю ли я когда-нибудь мужчину так, как моя мама полюбила отца. Моя мама любила его задолго до того, как ему даже представился шанс разочаровать ее или разбить ей сердце. У моей мамы особое представление обо всех мужчинах, она считает, что они по сути своей хорошие, ян всей вселенной, идеальное дополнение к нашему инь. И в юности я загадала, каким же будет мой ян. Чем он будет заниматься. Как будет выглядеть. Как сильно будет меня любить.
Я и подумать не могла об игривых зеленых глазах и дюжине особых улыбок, о мужчине, который бросит мне вызов, будет дразнить, будет в равной степени испорченным и идеальным, и заставит меня желать узнать его всего, вплоть до самой затаенной мысли.
Боже. Я совершила такую большую ошибку.
Сопротивляясь ему, я лишь заинтересовала его еще больше.
Уступив ему, я лишь обрекла себя на страдания.
Ошибка не в том, что я согласилась написать это разоблачение, а в том, что я ослабила защиту и сблизилась с ним настолько, что теперь он будто часть моей души. Ошибкой было брать в руки его рубашку, и идти к нему в клуб, и на его яхту, и отвечать на его поцелуй, и идти к нему в квартиру, чтобы умолять заняться о мной любовью, даже после того, как обещала самой себе, что этого никогда не произойдет.
Я должна покончить с этим, но прямо сейчас не могу привести логические доводы. От одной мысли, что надо порвать с ним, мне только сильнее хочется его увидеть.
Поддавшись импульсу, я достаю телефон и набираю номер. В ответ слышу его голосовую почту. Должно быть, он как раз трахает другую девчонку, настраиваю я себя. Я оставляю сообщение:
«Эй, это я. Просто... да нет, ничего. Позвони мне. Или нет. Пока.»