Серебряная чаша

Без конца входили и выходили чиновники. Нерон не переставал оплакивать свою долю. Иногда он бросал беглые взгляды на бумаги, а чаще всего просто отказывался читать их. Иногда Василий удивлялся, как это государственной машине еще удавалось работать. Каждый раз перед уходом император испускал тяжкий стон:

— Ох, мой маленький гений, если бы ты знал, как я несчастлив! Не знаю, как долго я смогу это все выдерживать!

* * *

Работая без устали, Василий не очень интересовался тем, что происходит вокруг него. Но однажды он в полной мере ощутил, какое важное место он, сам того не желая, занял при дворе.

Это случилось вечером во время ужина в честь Флавия, известного и очень популярного полководца, который только что с успехом закончил кампанию на востоке.

Когда роскошный и очень длинный ужин наконец закончился, Нерон решил спеть для гостей. В этот раз он был в ударе, и гости долго истерично аплодировали. Овации были приняты императором как должное. Он кивнул головой и сказал то, что обычно говорят артисты после выступления:

— От всего сердца благодарю за внимание, с которым вы слушали меня.

После этих слов он положил лютню и обратился к Флавию. За все время выступления на грубом деревенском обожженном восточным солнцем лице полководца не дрогнул и один мускул. Было даже непонятно, слышал ли он чего-нибудь.

Василий, который еще плохо понимал латынь, спросил Септимия, о чем шла речь.

— Император говорит Флавию, что мир завоеван и что полководцы уже ничего не могут добавить к славе Рима. Теперь он, Цезарь, открывает новую эпоху завоеваний. Но не завоевания земель… На этот раз речь вдет об искусстве. Теперь Рим покорит мир своим искусством.

— У полководца озадаченный вид, — сказал Василий.

— И у меня тоже! — заметил Септимий. — Не очень мудрое заявление для хозяина мира. Что подумают легионеры? Особенно те, которые служат на границах.

Но энтузиазм императора все возрастал. В какой-то момент он повернулся к углу, в котором сидел Василий со своим собеседником, и указал на него пальцем. Тут же глаза всех присутствующих обратились в их сторону.

— Что он сказал? — спросил Василий, когда обстановка немного разрядилась и они перестали быть центром внимания.

— Не знаю, должен ли я говорить тебе это… Мне кажется, ты очень восприимчив к похвале. В общем, наш Цезарь собирается собрать в Риме целое созвездие. По крайней мере, он так сказал: созвездие. Созвездие великих мастеров, которые затмят своими произведениями прославленных греков. Он заявил этому болвану Флавию, что ты его первая находка и что настанет день, когда ты затмишь своими работами всех художников прошлого.

Василий ничего не сказал на это. Те дифирамбы, которые ему пели, конечно, льстили его самолюбию. И какое-то время он даже самозабвенно предавался славе. «А может, Цезарь и в самом деле прав? — думал он. — Почему бы и нет? Разве мой талант не стоит мирового признания?»

Но затем он резко одернул себя. Как же так: первые же публичные признания его таланта чуть не сломали его! Даже если он и собирается остаться при императорском дворе, то как он мог так быстро расслабиться, потерять бдительность! Разве можно быть таким падким на похвалу! Ведь он вовсе не собирался задерживаться в Риме. Нет, нужно взять себя в руки. «Я должен быть настороже! — решил он. — Я должен быть выше собственной гордости. Пока не поздно, нужно остудиться. И контролировать себя. Если ты так любишь лесть, то другого выхода нет».

Он толкнул Септимия локтем.

— Мне кажется, я слишком здесь задержался, — прошептал он. — Как ты думаешь, я могу уехать? Должен ли испросить разрешение Нерона?

Хмурое лицо Септимия тут же просветлело.

— А я уже было подумал, все: ты конченый человек. Я думал: ну, вот, еще один не смог устоять. Но теперь я вижу, что ты сделан из более твердого материала. — Тут он поднял вверх палец, призывая собеседника быть осторожным. — Самой большой глупостью будет предупредить императора о своих намерениях. Он так охвачен сейчас своими идеями завоевания мира, что по меньшей мере расценит твою попытку уехать как предательство.

— Так что же, я — пленник?

— В некотором смысле — да. Ты пленник своей славы. — Голос Септимия стал еще тише. — Но у нас по-прежнему есть та дыра в стене. Прими мой совет: воспользуйся ею только в том случае, если будешь уверен, что сможешь тут же покинуть Рим.

4

Пока Василий работал, а Нерон пел, каркас башни Симона все выше и выше поднимался над садами напротив главных ворот. Что касается Василия, то редкое свободное время, которое ему выпадало, он обычно тратил на более приятные вещи, чем наблюдение за этой мрачной конструкцией. Поэтому, направившись однажды к воротам, он был сильно удивлен той быстротой и проворством, с которыми велись работы. Командовал строительством молодой флегматичный римлянин. У него был такой вид, словно он знал все на свете. Он всегда стоял немного в стороне, напускал на себя важный вид и старался говорить как можно меньше.