Серебряная чаша

— Мой маленький, южный зайчик, — сказал он. — Твой зимний мех еще не вырос. Что поделать, но в Антиохии иногда выпадают такие морозные дни. Ну что, наверное, теперь жалеешь, что приехала жить сюда? Мой маленький, замерзший человечек? — Затем его глаза засняли радостью. Он поднял голову и гордо заявил: — Я рад, что ты пришла ко мне в комнату, потому что хочу сказать тебе нечто важное. Я закончил оправу! Посмотри! Я уже разбил глиняный макет. Все: работа закончена!

Девора сразу же обо всем позабыла. Она захлопала в ладоши и бросилась Василию на шею.

— Ты действительно все закончил? — воскликнула она. — Как я счастлива! Ты так много и так долго работал! Можно мне теперь взглянуть? Надо же, с самого приезда ты ни разу не позволил мне посмотреть на нее!

Он обхватил ее за талию и подвел к столу. Там, на небольшой подставке накрытая белой тряпкой лежала оправа. Он сдернул легкую ткань, и они оба на какое-то время замерши, разглядывая его творение. Оправа была действительно закончена. Все, до мельчайшей детали было выполнено с любовью и мастерством. Ничего лишнего… Казалось, сделай еще что-нибудь, добавь еще чего-то и все только испортится. Двенадцать лиц, точных копий тех самых бюстов, глядели из-под ореола виноградной лозы и листьев. Четкий полукруг, безукоризненная линия основания — все говорило о мастерской работе художника. И двенадцать лиц, словно на страже… Было что-то в этой оправе, что привлекало внимание, заставляло стать серьезным, слегка беспокоило…

— Боже, как она красива! — прошептала Девора. — О, Василий, это самая прекрасная вещь на земле! Если бы дедушка мог увидеть ее, он бы сказал, что ты сделал все, как он мечтал, и даже лучше.

Василий хмуро посмотрел на свою работу.

— Хотел бы я быть так же уверен, как и ты. — Затем он вспомнил, что она пришла по какому-то делу. И дело это скорее всего не было связано с чашей. — Ты что-то хотела сказать? — спросил он.

— Да, — ответила Девора и отвела взгляд. Она больше не смотрела на оправу. — Но это совсем о другом… Так вот, в нашей жизни будут перемены… Да… Они еще только будут… но… уже начались…

— Я не понимаю тебя… — начал Василий. Затем остановился на полуслове и потрясенно посмотрел на Девору. Затем осторожно взял ее за плечи, привлек к себе и заглянул в глаза. — Повтори, что ты сказала.

— Да, — сказала Девора. Из ее горла вырвался сдавленный смешок. — Да, у нас будет ребенок.

Теперь настала очередь Василия позабыть обо всем на свете. Он заключил ее в объятия, и они долго стояли, прижавшись друг к другу, щека к щеке. Они ничего не говорили, и Девора тихонько заплакала. Слезы текли по щекам, и она чувствовала их соль на своих губах.

— Я очень счастлив… и горд, — сказал Василий. — Очень горд и очень счастлив. Я думаю, что если дух старого принца находится где-нибудь поблизости и слышит нас, то он так же счастлив, как и я. Как я счастлив!

— Да, — прошептала она. — Я все думаю, как обрадуется Лука, когда узнает!

Василий задумался на минуту, затем объявил:

— Мы назовем нашего сына Иосифом.

— Мне тоже очень хотелось бы, чтобы нашего сына звали Иосифом. А если родится дочь? Мы должны выбрать на этот случай имя и ей.

— Да, о таком обороте я и не подумал.

Лука зашел к ним во второй половине дня. Он осмотрел оправу и остался доволен работой. Он сказал Василию, что завтра его произведение будет показано вождям христианской церкви в Антиохии.

Было заметно, что что-то беспокоит Луку. У него был грустный подавленный вид. Он только что получил письмо от Павла, который по-прежнему томился в темнице в Кесарии. Из письма было ясно, что сам Павел удручен долгим и вынужденным бездействием.

— Прибыл новый прокуратор. Его зовут Фестий, — сообщил Лука. — Он такой же взяточник, как и все прочие чиновники, которых Рим посылает в свои провинции. В этих условиях Павел мог бы сравнительно легко обрести свободу. Для этого необходима кругленькая сумма… Но только Павел наотрез отказывается воспользоваться этой возможностью. Он уверен, что уже давно торчит как бельмо в глазу у кесарских властей, что они сыты им по горло и постараются как можно скорее избавиться от него. А это значит лишь одно: его отправят в Рим и будут там судить. Он хочет, чтобы я приехал к нему… — Он с грустью посмотрел на молодых людей. — Мы все очень старые, и Господь может призвать нас в любую минуту. Может быть, случится так, что мы больше никогда с вами не увидимся.

Василий почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Любое расставание с Лукой было очень тяжело для него. Но на душе молодого человека было еще тяжко от того, что он хорошо знал, какие опасности подстерегают христиан в Риме.