Серебряная клятва

Сивиллус поморщился. Живые названия времен года – простецкие, вульгарно-крестьянские, – все еще ходили в Осфолате, оставшись едва ли не последним наследием общей культуры. Красивые новые прозвища, на манер тех, что ходят у соседей, – Снежие, Листвие, Ветрие – приживались плохо, людям чем-то милы были прежние. Но это ненадолго. Влияние Цветочных королевств в Осфолате куда сильнее острарского. Побольше бы еще цветочные сюда приезжали, открывали какие-нибудь дела, нанимались на службу… во флот, например, ох, как не хватает моряков! Флот и раньше-то был слабоват, а в последние годы вовсе истрепался, спасибо мерзким рыжим язычникам, никак не желающим уступить дрянной проливчик. Казалось, не станет твердолобого Эндре – и отрывай Ервейн с руками, но нет. Три его глуповатых уродца пока вполне себе справлялись с защитой земель, даже сейчас, когда большая часть их армии где-то гуляла. Чему, впрочем, удивляться, гуляли-то сухопутные… и мешали его, Сивиллуса, детям!

Ну, пытались мешать. Не могли, Сивиллус все-таки хорошо воспитал свою молодежь. Правильно он когда-то наплевал на условности и пошел здесь имперским путем: Лусиль, как царевны и королевны прошлого, выросла воином, на диво цветочным гостям, у которых принцессы, как правило, все же больше походили на принцесс. И это дало плоды.

Сивиллус уже дружелюбнее улыбнулся отражению, поправил волосы и вернулся за стол. Нужно было написать еще пару писем – все туда же, друзьям в Цветочные земли, и, конечно, не мешало отослать весточку детям. Они ее наверняка ждут. Особенно девчонка. Да, точно, Лусиль ждет даже больше, чем родной сын, этот-то вечно строит недотрогу.

То, как беззаветно Лусиль привязана к нему, наполняло Сивиллуса сразу двумя теплыми чувствами. Первое – вполне естественное удовольствие; второе – крепкая уверенность: все, что он захочет, Лусиль достанет. Сейчас, как и испокон веков, Луноликие хотят Острару. И здорово, что кто-то пустился даже на такую авантюру! Все-таки да, не зря он завел целых двоих детей, один Влади бы не почесался. У него отличные задатки, но ему нужна эдакая «искорка» – чтобы работать, а не погрязать в высоколобом добродушии.

Сивиллус взял лист и, размашисто написав обращение к детям, – имя Лусиль первым, чтобы порадовалась, – начал выводить формальные напутствия, перемежая их с рассказами о скучных событиях при дворе. Он писал и представлял ее – невысокую, но гармонично сложенную, златовласую, синеокую. Прекрасно видел, как она гарцует на кобыле, красуясь перед войском. Ему чрезвычайно с ней повезло: в Лусиль сочетались именно те наивные обломки истории, которые так подкупали и простой люд, и даже тех, кто выше. Лусиль была бойка, обаятельна и хитра. Идеальная царевна. Королевна. А королева?.. Пожалуй. Не была бы еще бесприданница. Но как раз это она и пытается исправить, и, если исправит, приданое будет великолепное, всем хватит. Правда, если вдруг все окажется не так хорошо, как видится, с Лусиль случится неприятность. Гадкая, очень гадкая вещь. Ведь помимо какой-никакой армии острарский престол сторожит кое-кто еще, и этот кое-кто крайне избирателен, а особенно не терпит самозванцев. Остается гадать, как в свое время проскочил Сыч… хм. Может, это получилось как раз потому, что Сыч-то ничего из себя не строил. Скользкий, скучный, беспородный, он, по крайней мере, всегда оставался верен себе, его изворотливый ум и чопорную учтивость Сивиллус помнил со времен Вайго. Лусиль же…

Лусиль даже письма уже порой шутливо подписывала: «С любовью, твоя солнечная царевна». Вроде в этом читалась ирония, а вроде в нее верил и тамошний народ. И даже здешний, слыша об успехах кампании, уже пошептывался: а ну как правда он, Сивиллус, в свое время цареву дочь спас, пригрел? Лусиль могло это сбить с толку. Сбить…

А впрочем, сбить ли? Может, наоборот открыть глаза?

Сивиллус не видел никого из приплода Вайго, не пришлось, зато знал, что в дворцовом тереме – среди нянек, стрельцов, дворни – жило немало златовласых и голубоглазых. Многие имперцы были такими; сейчас эта кровь пусть смешалась с грязью, но уцелела, особенно в столице. Не вызнать уже, чья Лусиль дочь. Знала бы сама – многое было бы проще. Но она не знала. В день свадьбы Сивиллус точно это понял и, может, впервые ощутил к ней подлинную жалость. Не как к сироте – сироток-то он всегда привечал – а как к абсолютно потерянному человеку, не ведающему, кому и чему он принадлежит. По похожим причинам Сивиллус, как ни странно, жалел гнездорнских дикарей. Недолюди, недоптицы… могучие, но все равно жалкие. Пока единицы, как, например, Цу, рвутся воевать или проявлять себя иначе, большинство так и довольствуется грязью гнезд. Традициями вроде людоедства и обязанности рожать минимум троих «птенцов». Чистотой крови и помыслов: жениться на иноверке, возжелать мужчине мужчину, переехать в другой край – все грехи. Слепо верят они в свою Деву и в святое правило: первее всего оно, родное гнездо. И родное гнездо всегда право, что бы ни случилось, нужно быть на его стороне.