Серебряная клятва

Захлопывается первая тяжелая резная дверь: царь запирает в светлице жену. Захлопывается вторая – отрезает стрельцов. И идет он прочь, на ходу сбрасывая с крючьев масляные лампы, и рычит – о грехе, о пламени, о грязных душах и Полчищах. А лампы бьются. И загораются. Легко им дается дорогая древесина.

…Ей снится: двери грохают по всему терему, звук преследует зверем. Царь – огромный, страшный, с перекошенным лицом – идет по коридорам, запирает всех, кого находит. Кого-то он бьет. Убивает в коридоре стрельца. Второго. Третьего спускает с лестницы и ломает ему шею. Этот третий – папа.

А скоро всюду пахнет дымом.

…Ей снится: она бежит зайчонком, в ушах звенят чужие сережки. Горло щиплет, в глазах горячо: она не успела утащить за собой подружку. Та, дуреха, ринулась к царю. Позвала: «Папа, папа!», может, даже обняла, хотя этого уже не удалось увидеть. Наверное, думала, что так его успокоит. Остановит. Спасет. Не спасла. Хрупкая была у нее шея.

…Ей снится: она выскакивает через какой-то из черных ходов. Несется по двору и голосит. Многие, слыша шум, уже бегут к царскому терему, а она – прочь, прочь.

За воротами людно, застрял в заторе расписной купеческий обоз. Туда она и забирается – в убежище шуб, красивых башмачков, фарфоровой посуды. Обоз направлялся в Осфолат, на ярмарку. И почти все время до этих земель она проводит в тяжелой дреме, постепенно стирающей ей память и иссушающей слезы. Тают и слова:

«Я отдам тебе даже свою корону».

Зачем теперь, не помня об этом обещании, Самозванка явилась за подарком?

* * *

Небо было слишком близко – синее, звездное, холодное. Поняв это, Лусиль нервно задергалась, но – к ее же счастью – раны слишком ныли, чтобы удалось высвободиться из знакомых, грубых, крепких рук. Она лишь застонала, переведя затуманенный взгляд со звезд на того, кто ее нес. И, прежде чем услышала бы мерзкий голос, сипло велела:

– Нет, ни слова, Цу. Сама знаю.

Он тихо хмыкнул и неожиданно сжалился, промолчал. Лусиль вслушалась, но не различила звуков, кроме шелеста его перьев. Острарцы не стреляли или… она осторожно покосилась вниз. Да нет, наверняка палили что есть сил, только не могли достать. Цу поднялся очень высоко – как и обещал в один из ранних дней похода. Пейзаж отсюда казался невзрачной коробкой с игрушечными домами, деревьями, шатрами.

– Как вы, королевна? – все же спросил Цу осторожно. – Вы целы, не бойтесь. И снаружи более-менее, и внутри.

– Вы лекарь, что ли? – вяло уточнила она. – Или успели меня полапать?

– Вижу, – лаконично пояснил он. – И… слышу. Вы бы иначе говорили меньше.

– Ну да, – согласилась она и неловко замолчала. Чувствовала: что-то не так.

Они еще немного пролетели молча – Ас-Ковант остался довольно далеко. Цу начал плавными кругами снижаться, а Лусиль задрожала: круги эти словно рождали ветер. Кровь на ранах стыла, по коже бежали мурашки, а особенно холодно было почему-то левой стороне головы. Лусиль нетвердо подняла руку, ощупала волосы и вздохнула. Части не хватало: то ли Тсино выдрал, то ли его крылатая питомица, будь она…

Питомица. Всполох огня ожил в памяти, и Лусиль снова застонала, уже не от боли.

Самозванка. Самозванка. Теперь-то она все поняла.

– Вам повезло, – Цу все же нарушил тишину, – что я успел. Птица могла вас…

– Спасибо, Цу. Правда, – мягко перебила Лусиль. Она была благодарна, но чтобы ее распекали, не желала. – Спасибо, но у вас, насколько я помню, был иной приказ.

Глаза и зубы его сверкнули.

– Выполню. Не сомневайтесь.