Серебряная клятва

Осознание кольнуло сердце: племянник потерял инрога. Во всяком случае, он красовался на снежном огнегривом создании с богатой посеребренной сбруей. Не сказать, что Хельмо выглядел хорошо: бледный, осунувшийся, очень худой. Говорили, он получил серьезные раны и не отдыхал достаточно, чтобы их залечить, – подобная опрометчивость на нем сказалась. Но, скорее всего, один Хинсдро, повидавший немало воевод, заметил это; остальные видели лишь, с какой гордостью и изяществом Хельмо держится в седле, как развеваются его волосы, как он улыбается. И правда повзрослел, возмужал. Шрам на лице его только облагораживал. Да, вполне себе герой, не поспоришь.

Хельмо выехал вперед не один, и, силясь совладать с волнением, Хинсдро отвлекся на его спутника. Он ожидал узнать кого-то из восьмерицы, да даже ушлого плюгавого кочевника, которого племянник по каким-то причинам привечал. Нет. Человека подле Хельмо Хинсдро не знал. Он вообще очень давно не видел никого… похожего.

Это был хорошо сложенный молодой язычник – белокожий, рыжий, с тяжелыми волнами распущенных волос. Броня его сияла золотой инкрустацией, поверх накинут был черный плащ, удерживаемый скрещенными поперек груди цепями, тоже желтого металла. В выправке виделось что-то от… Вайго? Впрочем, тень его померещилась Хинсдро во всем – в том, как юноша обернулся, обласкав взглядом коротковолосую девушку-воеводу из первой шестерки; как приподнял руку, приветствуя народ; как заулыбался Хельмо. Хинсдро охнул, потер лоб. Наваждение пропало, и пришло здравое объяснение: вероятно, это и есть тот знаменитый полководец, а о нем ходили слухи, будто он… как там… ублюдок? выродок? бастард!.. самого Эндре. Оно и видно. В дрожь бросает.

Они двинулись вперед слаженным шагом. Ряды конников втекали следом в ворота. Хинсдро бездумно считал их и ждал, пока Хельмо достигнет помоста. Условлено было, что там он остановит шествие, а после того как царь приветствует его лично, армия продолжит ход по городу. Когда настанет время ее расселять, высший состав отбудет на Царев двор. Хинсдро обеспокоенно подумал, что племянник может опьянеть от внимания и забыть весь церемониал, но Хельмо не забыл. Перед помостом он окликнул спутника. Оба остановились. Хельмо снял с луки седла рог и протрубил призыв: «Все внимание!»

Ряды начали замирать. Звук рога покатился назад: младшие командующие подхватывали его. В этой по-своему мелодичной, низкой волне гула утонули крики, шептания, вздохи толпы, а когда рог стих, настала пронзительная, почти трепетная тишина. Теперь слышен был даже свист ветра, не говоря уже об отдельных чихах, жужжании мух и собачьем скулеже.

– Папа, папа, пошли!..

Тсино вовсю дергал его за рукав, сам едва не скулил. И опять Хинсдро ощутил раздражение: тринадцать скоро, а ведет себя не лучше пятилетнего! Пришлось выдохнуть: нет… нельзя кричать. Хинсдро удержал сына рядом и мягко, просительно прошептал:

– Погоди немного. Дай же им хоть остановиться. Сейчас пойдем.

Хельмо начал было спешиваться, но при первом же движении судорога пробежала по лицу, а пальцы, сжимавшие поводья, дрогнули. Раны напомнили о себе. Это заметил и спутник: соскочил с лошади – и вот уже спокойно, уподобляясь слуге, протягивает руку, окованную металлом. Хельмо принял помощь, оперся, спешился, выпрямился как ни в чем не бывало – будто не выказал прилюдно слабость. Что… неужели настолько больно, что не мог сам слезть? Или в другом дело? Хотел так, хотел подчеркнуть: «Вон как я за вас настрадался»? И ведь толпа его жалела, судя по дружескому шепоту, по умиленным возгласам. Молодой священник подскочил, поднес золоченую чарку ключевой воды, которую Хельмо с поклоном выпил. Юноша отступил в толпу. Новая улыбка озарила лицо Хельмо, переведшего дух. Он отпустил спутника, оглядел всех, открыл рот, сделал было шаг в сторону помоста…

Это произошло в то же мгновение. Подобно звуку рога, разнесшему приказ остановиться и замолчать, это напоминало волну. Во всяком случае, с помоста Хинсдро почудилась именно волна, покатившаяся складно, стройно, без промедлений…

Не могло быть для него шторма страшнее.

Народ склонял перед Хельмо головы, пряча взоры, опускался на колени. Людей словно мягко подталкивало что-то невидимое – в самой тишине, в ясном небе, в разлитом всюду свете. Хельмо тоже оцепенел, а Хинсдро увидел: волне поддались и стрельцы. Они опустились не так низко, но каждый припал на колено, опершись на бердыш. А последним медленно, с достоинством склонился вдруг и рыжий дикарь, а на губах его заиграла отталкивающая, гордая бесовская улыбка. И это не было худшим.

«Спаситель… Освободитель… Царевич…» – повторяли люди на разные лады, и Хинсдро прекрасно понимал, к кому обращены слова. Все, включая последнее.

– Идем! – снова потащил его Тсино.