Серебряная клятва

Почти все местоимения были теперь на месте. А еще он так ухмылялся, что Янгред не сомневался: надеется Черный Пес на противоположное. Пират крепко пожал руки ему и Хельмо. Недолго смотрел на них исподлобья, явно над чем-то раздумывая, наконец изрек:

– Случится беда – зовите. Мое имя любой головорез знает. Понадобится – хоть флот приведу да монстров морских на веревке. У нас там этого добра много. Хоть и зовемся мы Крысами, но ведь неплохие Крысы, а?

Хельмо поблагодарил его. Янгред недоверчиво фыркнул. Пират особенно остро на него глянул, осклабился и произнес:

– А если где ваш остров загадочный вдруг увижу… ну, из баек… свистеть тебе?

Янгред подумал, что хорошо бы. Но лишь на миг, по привычке. Ничего почти от нее не осталось. И он сказал:

– Свисти, да не мне. У меня дом есть. А вот у братцев моих такое знание можно выменять на серебро.

– Ай, да не одной ли мы крови? – одобрительно засмеялся пират, хлопнул его по плечу и попрощался окончательно: – Ну проваливайте, проваливайте, не отпугивайте нам ветер. И… – он спохватился, подмигнул Янгреду. – Ты этому… Лисенку привет! Скучать я буду по его зеркальной броне.

И он ушел. Глядя, как со своим сыном – таким же черноволосым, ширококостным, но пока без бороды – Черный Пес стоит у штурвала, Янгред в задумчивости сказал:

– Может, и вправду не так плохо наше решение?

Теперь об этом предстояло узнать.

Ворота Ас-Кованта приближались. Отряд, уже стянувшийся, шел к ним, и невольно Янгред с Хельмо опять начали торопить коней. Обоих гнала тревога – смутная, глубокая, теперь она подняла голову. Кончилось время последних странствий. Стук копыт нарастал.

Ворота распахнулись. Янгред и Хельмо увидели толпы: те опять порывались встречать героев с цветами, лентами, хлебами. Стрельцы удерживали народ, покрикивая и вяло угрожая бердышами. Впрочем, при появлении первых всадников люди замерли. Многие были настороженны, Янгред это замечал и понимал причину.

Слухи бродили по столице с ночи пира. Там якобы отравили царевича, с ним и воеводу, а царь, напоивший их из чаши, возвел вину на себя, ведь он попросил у иноземных гостей бочонок морошкового вина и, разумеется, вино проверили, прежде чем оно попало на стол. Хинсдро перепугал и бояр, и не до конца понимавших его язык наемников, услышавших одно: измена. Царя посадили под замок, гостей начали стращать…

Но к утру выяснилось: в кислющее вино, которое на радость гостям решили потихоньку подсластить, случайно добавили вместо выжимки сахарного липового цвета выжимку морок-дерева – хитрого кустарника, плоды которого издревле использовали в лекарственных сонных зельях, да чтобы, пугая кого-нибудь, прикидываться мертвыми. Хельмо от этого стало совсем скверно, а Тсино к утру оправился. В конечном счете обошлось с обоими. И потому тем более удивился народ, когда спустя неделю царь вдруг объявил странную новость.

Он подвел срок своей мирской жизни. Ровно через два года – как Тсино исполнится пятнадцать – царь собирался удалиться в монастырь. И никому он не дал поколебать свое решение. Конечно, два года – срок немалый, но неплохо знали Хинсдро Всеведущего в народе: решениям своим он не изменял, принял – не миновать.

Не было ли у него размолвки с племянником, а может, с союзниками? Нет ли заговора? Наверное, об этом думал народ, по крайней мере, эти мысли Янгред читал во взорах. Читал, даже остановив коня и спешившись, озирая толпу. Многие шептались. Каждый смешок или писк ребенка, каждый собачий лай доносился четко. Четкими были и шаги.

– Здравствуй, мой воевода.

Янгред видел: двое сходят с помоста. Царь и царевич приближались неторопливо, хотя Тсино явно не терпелось побежать. Хельмо нервно улыбнулся. Он крепко, до судороги стискивал поводья одной рукой, все мысли были у него на лице. Что дядя? Не наговорил ли людям дурного? Не сообщил ли, что в город не друзья идут, а враги? Не перебил ли оставленных наемников? Но к нему обратились тепло и тихо:

– Мы ждали тебя. Пусть в этот раз тебя не было мало, но ждали еще больше. Добро пожаловать домой.

В следующее мгновение Хинсдро опустился перед ним на колено, то же сделал Тсино. А за ними знакомая волна, пронизанная почти осязаемым облегчением, пошла по толпе. Хельмо тоже опустился на колени против дяди. А тиски на сердце Янгреда чуть разжались.

– Я рад вернуться. Теперь – по-настоящему.

Когда они поднялись, дядя поцеловал его в лоб. Кивнул, внимательно оглядев, обошел, и приблизился к Янгреду. Тот – тоже поначалу склонившийся – уже выпрямился. И понимал, что просто не может скрыть всю тревогу.

Бесы – или во что там верят острарцы? – еще здесь. Всегда были, всегда будут. Янгред не понимал этого – почему верит в них, хотя в Свергенхайме нет ничего похожего. Но он верил. Все яснее с каждым днем он вспоминал, что видел в тереме Хельмо, что пришло с Царева двора, частично построенного на обугленных костях. Черные вихри горя, страсти, зависти, злобы. Копоть скорби и страха. Зола отчаяния.

Но больше он этого не боялся. Где есть люди, там и бесы. Вечен этот бой.