Цветной дым почти рассеялся. Мёртвые и раненые лежали в пространстве меж башней, казармой и аркой; почти все были стрельцами. Там и тут темнели пятна пороха, дроблёного камня, крови. Кого-то потоптали лошади – эти тела превратились в месиво плоти, металла, ткани. Чей-то мушкет – видно, от неаккуратной попытки перезарядить – взорвался, разворотив хозяину грудь и оторвав правую руку. Хельмо отвернулся. Его не должны были волновать убитые враги.
Да. Враги. Все эти соотечественники, предавшие дядю, – враги.
Лучше было побеспокоиться о союзниках.
Эриго уцелели все, кроме одной. Вокруг неё они и собрались: не плакали, лица были почти каменными. Переговорив между собой, несколько девушек опустились на корточки и стали поднимать свою товарку. Они отнесли её к ступеням оборонной башни и уложили там.
– Тут сейчас, наверное, будет спокойнее всего. Потом заберём.
Это была Инельхалль. Она приблизилась так незаметно, что Хельмо вздрогнул.
– Мне жаль, – неловко выдавил он, а она уже, щедро оторвав кусок ткани от собственного плаща, перевязывала ему правую ладонь. – Правда…
Наверное, утешать её – усталую, грязную, такую же окровавленную, как большинство, – должен был Янгред. Или всё же никто? От кого вообще эта странно остриженная, со странным рисунком на запястье и странными пытливыми глазами девушка примет ласку, тревогу, что-то, кроме благословения, выпрошенного забавы ради?
– Ей попали в голову. Это из-за того, что под нашими нарядами было никак не пронести шлемов. – Инельхалль вдруг улыбнулась, но её губы дрогнули. – Впрочем, Астиль и так вечно забывала про шлем. Вечно. Вздорная девчонка…
Она быстро отвернулась и пошла к мёртвой. Хельмо не последовал за ней, а только глядел потерянно на свою перебинтованную руку.
– К слову, ваш поцелуй помог. Спасибо.
Она сказала это уже не оборачиваясь. Слыша нарастающий шум со стороны холма и идя навстречу обессиленно привалившемуся к стене Янгреду, Хельмо увидел, как, наклонившись, Инельхалль поцеловала мёртвую соратницу в лоб.
Янгред не открыл глаз, когда к нему приблизились, не изменил и позы. Отпечаток ладони – там, где он недавно опирался рукой, – превратился в растёкшееся пятно.
– Как ты? – спросил Хельмо.
– Вот и помешались кровью, быстро как.
– Что?
Янгред вяло приоткрыл один глаз и ответил, едва шевеля губами:
– У нас надрезают ладони. Ну, два командующих, если их первый совместный поход удачен. И соприкасаются ранами. Обычай. Не то, что целоваться, но тоже недурно.
Со стороны арки кто-то уже мчался навстречу. Над городом надрывались всполошенные колокола. Передышка заканчивалась.
Хельмо молча протянул руку. Янгред, помедлив и истолковав всё верно, ответил на пожатие. Его окровавленные пальцы были холодными, как снег; они стиснули ладонь и растревожили раны, и, наверное, кровь – солнечная и иноземная – впрямь смешалась.
А первые всадники союзной армии уже врывались в открытые ворота.
10
Пророчество безумицы
Вольный город упрямился до заката.
Инадцы покорились, только когда пал порт и большинство союзников-пиратов – те, чьи корабли уцелели, – обратились в бегство. Многие стрелецкие части, группки горожан и банды наёмников теперь сдавались сами; тех, кто не сдавался, окружали и разоружали. Оборона была яростной, но разрозненной, и организованные отряды ополчения справились довольно легко.
Дольше всех стояли те, кто сдерживал у центральных казарм наёмников. Но, в конце концов, когда пленники, вместо того чтобы в очередной раз прорываться по улице, влезли на обгорелые крыши и открыли оттуда огонь, сдались и эти стрельцы: с тыла их уже теснил пришедший на выручку Хайранг и присоединившиеся к его людям эриго.
Резиденция градоправителя – Голубой замок, крыши которого напоминали витые перламутровые раковины, а резьба центрального флигеля изображала китов и спрутов, – всё ещё держалась. Голубой замок когда-то выстроили по-особенному – последним на набережной, так, чтобы одной своей могучей башней он целовал в висок море и с этой же башни можно было стрелять по вражеским кораблям. Говорили, замок возвёл богатый пират, чтобы встречаться здесь со своей возлюбленной, русалкой, а потом, когда стал ей не мил, использовал башню, чтобы разбить мёртвую флотилию проклятых судов, поднятую бывшей любимой со дна. Видно, на этом его приключения не закончились: заведя уже обычную, человеческую жену, он построил для неё вторую башню, смотревшую на город и отлично устрашавшую врагов сухопутных.
Отсюда – как раз из верхних бойниц этой второй башни – отстреливались всё время, что город постепенно покорялся. Отстреливались так яростно, что разворотили набережную и буквально вскипятили ближние воды моря. Засевшие в замке люди не остановились, даже когда на всех инадских маяках разом ожили колокола, зазвонили уже иным, протяжным и мягким звоном, возвещая, что бои окончены. Гордая Имшин едва ли сдалась бы так просто. Казалось, она собирается погибнуть, так и не открыв дверей.