Серебряная пряжа

Гордей все ж пошел к Маракуше, не велика, мол просьба: своей девке батисту на платье хотел попросить.

— Что же ты мало просишь, на одно платье? Проси на два.

— Мне много-то не надо, — отвечает Гордей. — Да и отрабатывать больше придется.

Не внял он сразу, куда хозяин гнет.

А Маракуша все кочевряжится.

— Нет, на одно тебе мало, что тогда в кабак-то понесешь? Украдешь, что ли?

Гордей пунцовым ситцем вспыхнул, но сдержался.

— Признаться, по кабацкой части я не охоч. Коли на два платья раздобришься, давай, отработаю.

Маракуша как закричит:

— Разгорелись глаза! Ступай вон, ничего не получишь. А самовольно возьмешь, под острог подведу. Все я про тебя знаю.

Так и ушел Гордей ни с чем. Пожалел: зря не послушал упрежденья Поликарпа. Ну да ладно, вперед наука.

А Поликарп шепчет:

— Надень штаны с запасцем да обмотайся батистом. Вот тебе и подарок для невесты. Сколько раз я так делал. Сторожу в будке моргну, все будет шито-крыто.

Гордей обеими руками замахал. На многих отделочных жить приходилось, а ленточки чужой не украл. Легко пятнышко нажить, да не легко его смыть. Худая слава придет, никаким нарядом ее не прикроешь. Не согласился, одним словом, воровать.

Погода-то в ту пору разненастилась. Один день солнечный, а то вдруг и польет, и польет дождик. К ненастью у Гордея и прежде ноги побаливали, а тут на грех еще понамял, лодыжки натер. Обуваться, разуваться — одна маята. Гордей снимал сапоги, бросал их в угол за ящик, да так босиком и шлепал. А то после этого и домой босой пойдет, — сапоги через плечо.

Поликарп однова глянул на сапоги эти, да и вздумал каверзу.

Сначала Маракуше дохнул: Гордей-де слово дал своим артельным — обману хозяина, достану батиста.

Маракуша инда позеленел весь. Сторожу строго-настрого приказал: пуще всего на выходе за Гордеем приглядывать.

И как в воду Поликарп глянул: вечером упредил хозяина, а на другой день приемщики батисту не досчитались.

За смену-то Поликарп раза три в сушилку завертывал, все Гордею шептал:

— Батист воруют, смотри, в будке обыск будет.

Гордею хоть обыск, хоть два — у него кисет в кармане, да сапоги через плечо — вот и вся амуниция.

В обед глянул Гордей в граверную, видит — парень над новым узором тужится. Вырежет, выведет, манерку оттиснет, понесет купцу, а тот не принимает. Хоть ты что хошь делай, не берет — да и все. Осовел Поликарп. Гордей взял медный валик да кой-что и обозначил. На другой день в обед еще подбавил, на третий день узор стал на дело походить. Поликарп через плечо Гордеево на узор глядит, губы кусает, завидует: увидит хозяин эту поделку, сразу поймет, кто настоящий мастер, и тогда все подвохи Поликарпа пропадут зря.

— Эх бы, покурить! — говорит.

Гордей-то доверчив был. Ему плутовство ни к чему.

— У меня, — говорит, — наверху в сушилке пиджак у стены в углу, за ящиком, там, где сапоги стоят.

Метнулся Поликарп за кисетом: «Ты, мол, работай, можа, на твоем узоре хозяин остановится, я не против».

А у самого от этой думы в глазах мутит.

Взял Поликарп кисет, сделал, что надо, собрался было выходить, вдруг слышит: вроде за ящиком кто-то есть. Глянул, а там Петька-Медячок притаился, лежит на полу в рванине. Вытащил его Поликарп из-за ящика и к ремню.

— Ты зачем пришел, медная твоя душа? Батист воровать? Али за мной подглядывать?

Медячок всплакнул:

— Я к дяде Гордею пришел.

Довел Поликарп Медячка до проходной будки, стукнул лбом в дверь, пригрозил:

— Еще раз попадешься — в шайке с красками выкупаю, да так и пущу вороньим пугалом, людям насмех.

Побежал Медячок вдоль по слободке к слепому деду. Поликарп аж испугался: бежит мальчишка, а пятки у него по камням звенят, искры сыплются. В толк не возьмет: ни это Медячок, ни еще кто.

Принес Поликарп кисет. Закурили. Гордей кое-как отстоял смену, портянки в голенища сунул, сапоги на плечо — и домой.

У будки толчея. Сам Маракуша со сторожем рядом. Народу скопилось — вся фабрика. Опять батисту не досчитались. Подошла Гордеева очередь. Маракуша прямо к сапогам тянется, в голенищах шарит. Гордей приговаривает:

— Поищи, поищи, там золото припасено.

Маракуша из одного сапога портянку вытащил, а за нею тянет сверточек батисту. Из другого сапога — тоже. Гордей и обомлел.

А хозяин издевается:

— Своя посконь жестка, видно, хозяйский-то батист помягче? Так, что ли? Нашел я в твоем сапоге пять аршин, а взыщу с тебя за все пять кусков. Да еще и в острог представлю.

Дело-то обернулось хуже быть нельзя: не чиж, а в клетку садись. Все Поликарпово шельмовство вздумали Гордеем покрыть. Приуныли артельные в сушилке. Зато Поликарп доволен: соперника своего убрал и от хозяина награду получил за новый, Гордеев-то, узор. Не упустил случая конторщиков племянник и этот узор присвоить.