Серебряная пряжа

Арсений тоже не спал. Он всегда ухо востро держал, знал, с какой стороны туча собирается.

Условились они с Антоном в пятницу за оврагом, на кладбище, вечером на сходку казаков собрать. Антон казаков приведет, Арсений под березой на камне поджидать будет их, а за канавой, под кустом, друзья Арсеньевы на всякий случай притаятся. Арсений, прежде чем отрезать, семь раз примеряет. И уж если отрежет — не ошибется.

И вот что в ту ночь получилось: наскучило, знать, Антону сказки рассказывать, и пристал он к Арсению: пошли да пошли меня на сходку с ткачами поговорить. Арсений про себя давно об этом думал, да все откладывал: пусть лучше сказками воюет старик, на сказки он мастер, а речи говорить, пожалуй, не погодится — не провалился бы перед народом. А тут сам Антон охоту возымел на сходке с народом потолковать. Сначала Арсений отговаривал его: подожди, мол, маленько еще, и на твой пай разговоров хватит. А сапожник в тот же день просится на другую фабрику сходить. Уступил ему Арсений, уговорились: в субботу Арсений будет на большой фабрике выступать, а сапожник на маленькой.

В пятницу, как вечереть стало, повел Антон казаков за овраг на кладбище живую книгу слушать. Ведет не торопясь, дорогой про непутевого казака небылицу в лицах строит, как у казака руки отсохли за то, что схватил, кого не надо.

Пантелеймон выслушал, раскусил орех и говорит:

— Ты, отче, об этом не думай. Мы такие же люди, как и вы, со мной ребята надежные.

Пришли на кладбище, расселись на могилах под березами.

— Вот вам и живая книга, — указывает сапожник на Арсения.

— Эту книгу мы не раз у фабричных ворот издалека видели, — сказал один казак.

Слово за слово, завязалась беседа. Казаки о своем житье-бытье рассказывают, о домашних делах, о царской службе, Выбей Зуба ругают. Арсений им свое говорит, в душу каждому проникает, на свою сторону склоняет. Уже луна выше леса поднялась, а они все гутарят, никак не наговорятся, обо всем хочется посоветоваться с умным человеком. Что им Арсений ни скажет, они в один голос отзываются:

— Правда, верно, так оно и есть.

Чуть не до зари и толковали на погосте. На прощанье Арсений книжек им дал, рассовали они книжки по карманам, за рубашки, в казармы подались. Уходя, каждый Арсению руку пожал да каждый обещал:

— Не знаем, как другие, а мы не помешаем.

Утром Пантелеймон, как пошли лошадей убирать, опять казакам сказку про красную ленту рассказывает.

Выбей Зуб с утра, как наскипидаренный, бегал по казарме. Казакам приказал быть наготове, никому велел в этот день ни на минуту из казармы не отлучаться.

Выходят ткачи со смены, а у ворот Арсений их уж поджидает. Двое рядом встали, взобрался Арсений им на плечи, стал речь говорить.

Выбей Зуб саблю из ножен выхватил, крутнул ею над головой, летит со своей сотней прямо к фабрике, а через улицу красная лента протянута. Выбей Зуб перескочил через красную ленту, а остальные казаки все остановились. Один-то Выбей Зуб боится в гущу въезжать. Повернул лошадь да обратно на ту сторону, за ленту, перемахнул. На казаков саблей замахивается, за револьверт хватается, а казаки — ни с места как застыли. Видит Пантелеймон знакомого человека, что выше всех на плечах у товарищей стоит, как жизнь устроить лучше, учит. Казаки тоже слушают. Им тоже это занимательно. Кой-кто в одобренье Арсению рукой помахивает: говори, мол, пока не устанешь, мы тоже послушаем.

Выбей Зуб и побледнеет и почернеет, а ничего один со всеми и не сделает. Обманула, подвела его злая рота, на сторону ткачей переметнулась. Уж он и не рад, что приехал сюда. Собирался собрание разогнать, а получилось — сам казаков на запретное собрание привел. Кричит им:

— Назад! Домой! В казарму!

А казаки и назад не трогаются. И поскакал Выбей Зуб один в полицию, прямо к телефону. Просит у губернатора другую сотню прислать, да позлее.

Кончил Арсений, захлопали ткачи в ладоши, и казаки вместе с ними тоже захлопали, потом в казарму потихоньку поехали.

А вечером Антон стал Арсению жаловаться: писарь фабричный совсем с панталыку сбил Антона на маленькой ткацкой. Антон слово, а писарь десять. Пока Антон с писарем спорили, пришел городовой Кулек и разогнал всех рабочих от ворот.

Посмеялся Арсений и говорит:

— Все ж таки ты поспорил с писарем, не уступил ему. Для начала и это хорошо. Погоди, какой оратор-то будешь.

Антон обижается: какой, мол, я оратор, курам насмех, когда писаря переговорить не сумел.

Арсений спать на полу укладывается, одну полу на себя, другую под себя, говорит сапожнику:

— Скажу тебе, отец, по-дружески: не тот оратор, кто широко рот дерет, а тот, кто свое слово в чужие души кладет. Спасибо тебе за твои сказки. Твои сказки на подмазке, а это и дорого. На фабрики есть кого послать, а вот тебя мне заменить некем. Я и сам по-твоему, пожалуй, не сумею.

Такое слово обрадовало старика.

Больше не посылал Арсений сапожника с речами, а сказки велел почаще сказывать.