Серебряная пуля

— Что ты, Васек, как можно, — издевательски произнес Соболь. — А я вот раньше в лесу почти и не бывал. На даче если только, да какой там лес! Я городской. Мне нравится, когда большие обставленные комнаты, красивая мебель, музыка играет, накрытый стол, гости… Чтобы свет отражался в бокале с рубиновым вином, — он, видимо, повторил слышанную когда-то фразу. — Чтобы жизнь сверкала и кипела. А что лес? Елки да палки. Тоска! — Он замолчал и уставился на огонь.

— Я вот тоже в городе вырос, — сказал Сморчок, — а я что видел? Какие там бокалы с рубиновым вином. Общий барак. Отец вечно посменно на заводе. Мать хоть и не посменно, но тоже пашет, света не видя. А музыка?.. Трофим у нас был. Машинистом на паровозе работал. Тот как подопьет, достает из-под кровати гармошку и пиликает разную ерунду. Вот и вся музыка. Вина сроду никто не употреблял, все больше «беленькую» или самогон. Недалеко от барака с завода ручей вытекал, красный такой. Вот возле этого ручья мы и резвились. Корабли пускали, лягух надували… Это спервоначалу. Потом другое занятие нашли. К ручью ходили не только мы, пацаны, но и кто постарше. Работяги с бутылкой. Парни с девками. Работяги подопьют, на солнышке их разморит, а мы тут как тут. Шмон наведем. А парень девку под кустом завалит, ну мы опять же сеанс ловим. А если парень или девка знакомые, на понт берем, мол, сейчас пойдем про вас все расскажем. Они и откупались…

— Кусочник ты! — презрительно проговорил Соболь.

— Ладно, чистоплюй, не гоношись. Матку в столовой прихватили. Проворовалась. Хищение социалистической собственности. Дали ей десятку, и… привет семье. Не знаю, что уж она за социалистическую собственность тягала, только достатка особого у нас не замечалось. Десятку-то дали с конфискацией. Пришли вещи описывать, так даже смеялись… Только матку забрали, папаша приволок откуда-то новую маму. Грех жаловаться, особо не обижала. Попробовала бы только… Короче, учебу я забросил, связался с домушниками. Ну и… По малолетству и в детдом попал. В детдоме, конечно, не так уж плохо. Кормили, простынки белые, а все же здесь лучше. В этом я с Васькой согласен. Вот найдем золотишко и заживем.

— Как же ты заживешь? — поинтересовался Соболь.

— Ну как? Известно. В Крым махну, к морю. Вино и женщины.

— Сейчас война, какой там Крым?

— Какая война! Она кончится за месяц-другой. Победоносная Красная Армия войдет в Берлин, уж поверьте мне.

— Ну-ну. Ты прямо пророк. — Соболь захохотал. — Слушай, Дикий, — обратился он Сереже, — а ты со своим золотом что делать будешь? Тоже на женщин потратишь? Ты, говорят, с поварихой Дуськой шуры-муры крутил? Было?

— Да-да, — жадно запросил Сморчок, — расскажи, Серый, какая она, Дуська? Правда ли ты ее?.. Ну расскажи? — канючил он.

Но Сережа молчал, поглощенный своими думами.

— Да ну его, — сказал Соболь. — Спит, что ли. Что там Дуська, шалашовка дешевая… С деньгами таких женщин можно отыскать. Золото будет, я через границу подамся.

— Через границу?! — изумился Сморчок. — Как это?

— Очень просто. В Турцию или Иран.

— А потом?

— Потом в Париж.

— Ну, значит, в Америку.

— Ерунда это все, — хмыкнул Сморчок. — Через границу не проберешься. Помнишь, как на политинформации рассказывали про Карацупу и его собаку, как ее там звали, Ингус или Индус…

Соболь загадочно усмехнулся.

— Было бы золото. Тогда бы никакие Карацупы не были страшны.

— А я бы в лесу остался жить, — сказал Косой. — Здесь ни войны, ни собак, ни пограничников, ни воров… Тихо, спокойно…

— Только медведи бродят, — ехидно подсказал Соболь.

— Нет, ребята, — неожиданно вступил в разговор Сережа, — в лесу нельзя. Не место тут человеку. Мы вон два года жили… Так уж лучше в тюрьме.

— А мы думали, ты спишь, — откликнулся Соболь, — так, говоришь, в лесу плохо?

— Нет, не плохо. Тут спокойно, просторно. Но не человеческий это покой. Не людской…

— А какой?

— В лесу, конечно, страшновато иногда бывает, — перебил Косой. — Особенно в таком, как этот. Здесь всякая нечисть водится.

— Какая еще нечисть?

— Лешие, лесовухи.

— Ну пошел: лешие! Бред все это!

— Не скажи, — Косой поковырял костер палкой, отчего в темное небо взвился сноп искр. — Лешие точно есть. Батянька нам часто рассказывал разные истории про леших. Вроде даже сам видел его, проклятого. Вот, помню, говорил, как его крестная пошла вместе с другими бабами на болото за ягодой. Вот, значит, они набрали полные туеса и вроде домой засобирались. Вдруг смотрят, какая-то женщина поодаль идет, вся в черном, и платок тоже черный, прямо на глаза надвинут. Они дивятся: кто, мол, такая? А та прямо в болото и идет по нему, не тонет. Те сразу поняли — лесовуха. Заманивает их, значит.

— А дальше что? — спросил Соболь.

— Да ничего. Ушла она своей дорогой.

— Так чего же не заманила?