Серебряная река

— Это что — сережка? Диру, почему в твоей кровати женская сережка? — В ее голосе зазвучала взволнованная нотка. — Слушай, а эта сережка уж не той ли новенькой из Бабили — той, которая поет?

В мгновение неожиданной паники Мунтадир выпростал руку и провел ею по пространству матраса. Он вздохнул с облегчением, когда убедился, что там пусто. Владелица сережки, вероятно, ушла. И слава богу. Ему вовсе не хотелось, чтобы ее увидела его тринадцатилетняя сестра, любительница посплетничать.

Он перекатился на другую сторону, прищурился в темноте. Слуги Мунтадира знали, что до пробуждения эмира, пока он не проснется после одного из своих «вечеров», занавеси на его окнах должны быть закрыты, а потому он видел Зейнаб смутными пятнами: ее серо-золотистые глаза на маленьком темном лице, ее озорную улыбку… затейливую сережку-джумку в ее пальцах.

— Дай-ка это мне. — Мунтадир выхватил сережку из руки Зейнаб, что вызвало ее новый смешок. — Ну, чтобы хоть какая-то польза от тебя была, — принеси мне воды.

Продолжая посмеиваться, Зейнаб спрыгнула с кровати, взяла графин голубого стекла, перелила часть его содержимого в белую нефритовую чашку, скорчила гримаску.

— Почему у нее такой забавный запах?

— Это лекарство для моей головы.

Она вернулась к кровати, протянула ему чашку.

— Ты не должен пить вино, ахи[2]. Это запрещено.

— Много чего запрещено, пташка.

Мунтадир осушил чашку. Он был плохим примером для сестры, но вчерашняя попойка, по крайней мере технически, шла на пользу его королевству.

Зейнаб закатила глаза:

— Ты знаешь, что я ненавижу, когда ты меня так называешь. Я уже больше не ребенок.

— Да, но ты по-прежнему порхаешь повсюду, слышишь и видишь то, что не имеет к тебе никакого отношения. — Мунтадир погладил ее по затылку. — Высокая пташка, — поддразнил он ее. — Если вы с Али и дальше так будете расти, то оставите меня далеко позади.

Она снова рухнула на его кровать.

— Я пыталась его увидеть, — посетовала она мрачным голосом. — Ваджед привел кадетов из королевской гвардии на тренировку. Я пошла на арену, но абба заставил меня уйти. Он сказал, что это «неподобающе», — последние слова она добавила после паузы, обреченно махнув рукой.

Мунтадир заговорил сочувственным голосом:

— Ты взрослеешь, Зейнаб. Ты не должна находиться среди всех этих мужчин.

Зейнаб сердито посмотрела на него:

— От тебя несет вином. У тебя в постели сережка какой-то дамы. Почему это ты делаешь, что твоей душе угодно, а я больше и носа не могу высунуть из гарема? Если бы мы вернулись в Ам-Гезиру, я бы могла гулять, где хочу. Наша родня так все время делает!

— Но мы не в Ам-Гезире, — сказал Мунтадир. Он во многом был согласен с Зейнаб, но сейчас не хотел обсуждать с ней архаичные традиции Дэвабада. — Здесь все устроено иначе. Люди начнут говорить.

— Ну и пусть говорят! — Зейнаб сжала пальцы в кулаки и принялась молотить по стеганому одеялу под ней. — Это несправедливо! Мне скучно. Мне даже больше не дозволяется сходить в базарный парк в Квартале Аяанле. Этот парк был моим любимым местом. Амма каждую пятницу водила меня туда посмотреть на животных. — Ее нижняя губа задрожала, отчего она теперь стала казаться младше своих тринадцати лет. — И Али тоже.

Мунтадир вздохнул:

— Я знаю, ухти. Мне жаль… — Зейнаб отвернулась, пряча слезы от брата, а Мунтадир тяжело вздохнул. — Хочешь, я тебя возьму с собой? — предложил он. — Меня никто не остановит. Мы по пути можем зайти в Цитадель и прихватить Ализейда.

Лицо Зейнаб мгновенно посветлело.

— Правда?

Он кивнул:

— Я прикажу, чтобы нас сопровождал особо малый отряд зульфикари для обеспечения нашей безопасности. Если только ты пообещаешь разобраться с болтовней Али. Иначе он, вероятно, весь день будет мучить нас рассказами об истории парка. Или о том, где они находили животных. Или еще бог знает о чем.

— Договорились. — Она снова улыбнулась, и все ее лицо засияло. — Ты хороший брат, Диру.

— Стараюсь. — Он кивнул на дверь. — А пока ты дашь мне еще поспать?

— Это невозможно. Абба хочет тебя видеть.

Настроение Мунтадира мигом испортилось.

— По какому поводу?

— Я не стала спрашивать. Он выглядит раздраженным. — Она наклонила голову. — Тебе лучше поторопиться.

— Понятно. Спасибо, что сразу же мне об этом сообщила. — Его сестра только рассмеялась, услышав его саркастическое замечание, и он вздохнул, выпроваживая ее. — Давай, гуляй отсюда, смутьянка. Дай мне одеться.

Зейнаб исчезла, и Мунтадир поднялся с кровати, ругаясь себе под нос. Он не собирался встречаться с отцом до вечера — если бы он знал, что отец позовет его в такую рань, то не напился бы вчера.

Он плеснул себе в лицо розовой воды, потом отер рот и провел руками по волосам, по бороде, пытаясь привести их в божеский вид. Он сменил свою помятую изару на крахмальную дишдашу с рисунком голубых бриллиантов и поспешил прочь, на ходу наматывая тюрбан на голову. Руки и ноги казались ему тяжелее обычного, его измученное тело противилось той скорости, с которой его вынуждали двигаться.