Серебряная река

— Я здесь старший, ты же знаешь, — напомнил он Прану чуть ли уже не в сотый раз. — Я могу приказать, чтобы ты мне ответил. — Он подвесил свою угрозу в воздухе, его глаза все еще блестели, будто шутили, словно Прану это тоже казалось забавным, эти постоянные устрашения, разговоры о том, что его спутник может выпотрошить его, не предъявляя никаких обвинений, или просто бросить его в этой дикой земле. — Ну, так скажи. Пытался получить взятку у родственника какого-нибудь министра? Переспал не с той женщиной.

«Да скажи ты ему. Так будет проще жить». Пран дымным облаком в свежий воздух выпустил дыхание изо рта.

— У меня были небольшие проблемы в том, что касается вина и пунктуальности, — признался он. — Слишком часто пропускал свою вахту.

— Ты пропускал вахту? — повторил он, словно не в силах поверить в услышанное. — Вряд ли такая провинность наказывается смертью от холода на краю света. — Он фыркнул. — Плохо, что ты тохаристанец. Будь ты гезири, то отделался бы предупреждением.

«Ты думаешь я не знаю?» Но Пран воздержался от возражений, зная, что Джахал его не одобрит. Они путешествовали вместе уже целый месяц. Их задание было хуже не придумаешь — оно выполнялось приблизительно раз в столетие и состояло в проверке той части света, о которой в далеком Дэвабаде редко вспоминали. На самом деле единственной причиной их путешествия в эти края был сбор по возможности максимальной дани с диких огнепоклонников дэва, называвших эти места своим домом.

Он потуже затянул на себе накидку, с мучительным выражением оглядывая безрадостные окрестности. Снежная метель бушевала в темном лесу, снег беззвучно падал на ледяное одеяло, уже накрывшее долину своей удушающей тканью. Мимо голых деревьев под хрупкой коркой льда несла свои бурливые воды река, а вдали скалистые, укрытые снежными шапками пики пронзали небеса. Этот мир был лишен цвета — здесь правили бал черное, белое и серое.

Правда, было еще и немного оранжевого, когда он высек пару языков пламени, чтобы согреть руки. «Наш народ не приспособлен для жизни в таких местах». Пран каждой каплей своей огненной крови ощущал инстинктивный позыв бежать отсюда. Но не в латунный город Нахид — нет, с Дэвабадом он покончил, — а во что-то более древнее, в обжигающие пески, которые его предки до Сулеймана назвали бы своим домом.

Волчий вой вывел Прана из его полузабытья. Его пробрала дрожь, когда ветер проник за шарф, закрывающий его лицо.

— Скажите мне, бога ради, кто же это по доброй воле захочет здесь поселиться?

— Кто знает? Дэвы все чокнутые.

Джахал вытащил глиняную трубку из мешка и принялся набивать ее гашишем.

Пран кивнул, показывая на трубку:

— Насколько я понимаю, вас отправили сюда из-за этого?

Его «старший» проводил бо́льшую часть ночи в гашишевом тумане.

— Из-за этого? — Джахал ткнул пальцем в трубку. — Не. Я переспал с не той женщиной. Точнее говоря, с несколькими. — Трубка чадила в его руке, гашиш разгорался. — Я думаю, одна из них, вероятно, и пожаловалась на меня.

Пран задумался на какое-то время. Было что-то обескураживающее в том, как Джахал сформулировал последнюю часть, скрытый смысл, который не понравился ему, но задать вопрос он не решился, а потому просто поменял тему.

— И давно вы здесь?

— Пару десятилетий. — Джахал подул на гашиш в трубке, и на снег полетели искры. — Но так далеко на севере еще никогда не был. Думаю, сюда за последние сто лет вообще никто не заходил. Наверное, во дворце совсем плохи дела, если повсюду ищут новых налогоплательщиков.

— Пожалуй. — Пран никогда не интересовался политикой. Он был выходцем из военной семьи, родился, как и его отец, а до отца — дед, для службы в королевской гвардии, но его удовлетворяла и служба простым пехотинцем за исключением тех случаев, когда его больше устраивало переждать трудные времена в сторонке. — Я что говорю… Я думаю, дела в Дэвабаде обстояли плохо. До того как мне уехать, у нас рацион сократили. А перед этим жалованье урезали. — Он потрогал пальцам потрепанную манжету у себя на рукаве. — Не помню, когда нам в последний раз давали новую униформу.

— Наверно, огнепоклонники воруют в казначействе. Они проявляют чрезмерную агрессивность с того времени, каких Бич превратился в горстку праха. Хотя наверняка это сражение стоило того, чтобы его посмотреть. — Джахал присвистнул. — Ты можешь себе такое представить — Бич Кви-Цзы против крокодилова принца?

Пран разглядывал свои вожжи.

— Немногие из этих свидетелей остались живы, — тихо сказал он. — У меня на том корабле был приятель, и тот самый Афшин рассек ему горло мечом.

— Сочувствую. — За этим словом не стояло никакого чувства, скорее уж, оно давало Джахалу основания продолжить: — Но ты тем не менее учился бок о бок с ним, верно? Я говорю об Ализейде аль-Кахтани.

Пран рассмеялся:

— Нет. Королевские зульфикары и алкаши-пехотинцы из Тохаристана редко соприкасаются в Цитадели. — Он замолчал, вспоминая юного принца, такого впечатлительного. — Я, бывало, смотрел его тренировочные бои. Все смотрели. Он так умело работал мечом. Он ведь теперь в Ам-Гезире, да? Командует гарнизоном?