Серебряная Стрела

– Мне так грустно, что хочется плакать. Разве животным совсем не бывает грустно?

– Конечно, бывает, – сказал кот. – Но мы стараемся не думать о грустном. Животные никогда не задумываются о том, как всё могло бы сложиться и как всё должно быть. Мы думаем только о том, что есть прямо сейчас.

– Я постараюсь это запомнить. – Кейт наклонилась и поцеловала кота-рыболова в макушку. – И я никогда не забуду тебя.

– Я тоже тебя никогда не забуду, Кейт. И хочу сказать тебе одну вещь, просто чтобы ты знала… на всякий случай… если вдруг твои родители слишком заняты своими делами и не говорят тебе этого каждый день: ты совершенно особенный человек, Кейт. Ты сильная, смелая, умная, добрая, и ты нужна миру.

Кейт уже не смогла сдержать слёз. Именно эти слова она мечтала услышать всю жизнь. Если бы их сказал кто-то другой, она, может быть, и не поверила бы, но коту-рыболову поверила сразу. Она знала, что ему можно верить.

– Спасибо, – прошептала она.

– Не за что. О… лягушка!

Кот спрыгнул с платформы и исчез под водой.

С тех пор и уже на всю жизнь, каждый раз, когда Кейт было грустно – а ей нередко бывало грустно, ведь даже взрослые временами грустят, – она вспоминала, что где-то в мире есть мангровое болото, где живёт кот-рыболов, который помнит о ней.

И это немало, на самом деле. Очень даже немало.

За всеми волнениями последних дней Кейт почти забыла о белой медведице, но та всё ещё ехала с ними, в багажном вагоне. Тем же вечером, уже почти ночью, она вышла на станции посреди белых просторов Арктики, на краю паковых льдов. Кейт ещё никогда не приходилось бывать на таком жутком морозе. Когда открылись двери тамбура, студёный ветер швырнул ей в лицо горсть колючего снега, и Кейт пришлось отвернуться, прикрывая глаза рукой. Но она всё же успела увидеть табличку с названием станции: СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС.

Белая медведица помедлила в тамбуре, прежде чем выйти наружу, в темноту и метель. За всё время, пока медведица ехала в поезде, она не проронила ни слова, но сейчас ткнулась большим чёрным носом Кейт в ухо и произнесла свои первые и последние слова, которые от неё слышала Кейт. У неё был глубокий, раскатистый голос.

– Если вы, люди, дадите нам умереть, вы никогда себе этого не простите.

Глава 24. Путь домой

Кейт, Том и дикобраз уселись поближе к топке в кабине.

– Ну ладно, – сказала Кейт. – Куда теперь?

Клац-клац.

ДОМОЙ

Ой.

– А как же ты? – спросил Том. Он имел в виду дикобраза.

– За меня не беспокойтесь. – В кои-то веки в голосе дикобраза не было ворчливых ноток. – Я доберусь куда нужно.

Клац-клац.

НАДО ПОТОРОПИТЬСЯ

МЫ И ТАК ИДЁМ С ОПОЗДАНИЕМ

Когда Кейт читала книги о детях, отправившихся в волшебное путешествие, она не верила, что в конце им хотелось домой. Но теперь она вдруг поняла, что ужасно соскучилась по маме и папе и что ей действительно хочется вернуться домой, где всё знакомо, и пол не качается под ногами, и опасности не подстерегают на каждом шагу – пусть даже там будет немножко скучно. Поезд мчался мимо сверкающих ледников, и заснеженных полей, и скалистых утёсов, и Кейт радовалась и гордилась, что они с Томом сделали столько всего полезного. Но на сердце давила печаль, тяжёлая, как чугунная гиря. Из-за животных, которых она никогда не увидит. Из-за малыша панголина, для которого на всей Земле не нашлось безопасного места. Из-за кота-рыболова, и цапли, и белой медведицы, и всех остальных животных, которые просто пытаются выжить в мире, где непоправимо нарушено природное равновесие.

Том сидел рядом с ней на другой стороне кабины. Он тоже выглядел очень усталым и грустным. Дядя Герберт был прав: мир интереснее, чем кажется. Но ещё и гораздо сложнее.

С серого неба падал лёгкий снежок, сразу таявший на окнах кабины. Теперь поезд ехал по густому сосновому лесу. Уже вечерело, и в сумерках снег казался голубоватым. Кейт всегда любила снег: он ассоциировался с весельем, и катанием на санках с горы, и тёплым домом, и горячим шоколадом, и долгими зимними каникулами. Кейт поужинала в одиночестве в вагоне-ресторане, немного почитала книжку и легла спать. Ей с грустью подумалось, что, может быть, это будет её последняя ночь в уютном спальном вагоне «Серебряной Стрелы».

Она долго не могла заснуть. Ей вдруг стало любопытно, а как поезд выглядит сверху, с высоты птичьего полёта, когда решительно мчится вперёд, сквозь заснеженный ночной лес, и луч его головного прожектора пробивает темноту. Если сейчас паровоз даст гудок, то, наверное, он будет звучать не победно и громко, а печально и чуть одиноко, как голос человека, возвращающегося из дальних странствий – он прошёл долгий путь, но до дома ещё далеко.