Серебряная свадьба

Якунина одна. Проходит мимо шкафов, потом долго ищет ключ, находит, облачается в торжественную мантию, надевает цепь, медаль… В задумчивости садится в глубокое кресло. Потом подходит к одной старинной вещи, к другой… Рассматривает их. Ей одиноко, неуютно. Осторожно открывает «Бехштейн», неумело пытается наигрывать «Собачий вальс».

Неожиданно распахивается дверь самой дальней комнаты и медленно вкатывается коляска, которую с напряжением, но упорно двигает сам  Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч  Я к у н и н. Ольга Артемьевна замерла у рояля, только успев захлопнуть крышку «Бехштейна».

Я к у н и н а. Вы?!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. А вы посчитали, что я уже мертв?

Я к у н и н а. Мертв, кажется, только ваш сын!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (пауза). Глеб… был тихий, скромный, застенчивый… гений. Но, к сожалению, преглуповат! Ему нельзя было соглашаться на ту… работу!

Я к у н и н а. А вы никогда не задумывались… что тогда он не захотел, чтобы его отец был под домашним арестом?!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (усмехнулся). А я и так… под домашним арестом! Только, правда, под добровольным…

Я к у н и н а (неожиданно по-женски). Вы тоже вините меня в его смерти?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Я уже давно… вне морали! Кажется, он любил вас? В общем, такая женщина, как вы, была приятна ему!

Я к у н и н а. А обо мне вы не подумали?..

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Я не поп… чтобы думать о всех прихожанах! (Помолчал.) Для института сейчас — вы полезны.

Я к у н и н а. Вы даже знаете, что творится в институте?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (резко). Вы снова заигрываете с военными? Притом не они с вами, а именно вы!

Я к у н и н а. Кто же это вам все сообщает? Уж не баба ли Шура?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Гедройц. Он звонит мне утром… Каждый день! Утром и перед сном.

Я к у н и н а. Кто?! Гедройц? Нет!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. (Пауза.) Я приютил его еще в Ташкенте, в двадцать пятом. Ему было шесть лет! И первым делом он стащил у меня золотой брегет. (Пауза.) Кстати, он до сих пор носит его?

Я к у н и н а (не сразу). А почему не сделать все проще? Узнавать все от меня? Все-таки я… директор, так сказать?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Я — не Глеб! (Молчит.) Для меня вы — совершенно посторонний человек. Глеб ввел вас в нашу семью. Покойная моя супруга как-то привела вас в божеский вид… Ну а дальше? Только Глеб был — «Ваш раб! Ваш царь! Ваш червь! Ваш Бог!». (Резко.) А я не люблю незнакомых людей… Я как у Диккенса! Помните, Вортвуд все твердит — «слепой, слепой, слепой…»?

Я к у н и н а (неожиданно мягко). Меня беспокоит здоровье Арсения, Ларса! Он слишком много работает… Последнее время, с отцом, они пошли на что-то опасное для жизни… А для мальчика такое…

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (отмахнулся). Знаю! Знаю! Это же он сейчас при дисплее? Слышите?.. Нет! Здесь я вам не помощник! Мальчик работает!

Пауза.

Я к у н и н а. Почему вы, когда умер Глеб… сказали ему: «Это не самое страшное… сынок»?..

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (напрягся). Это… не для вас! Это — лишнее!

Пауза. Якунина встала. Прошлась. Неожиданно властно.

Я к у н и н а. Разрешите, я посмотрю ваши формулы на стенах?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Уже донесли? (Молчит.) Нет, конечно! Нельзя!

Я к у н и н а (настойчиво). Я хочу! Их видеть!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. А я не пущу вас…

Пауза.

Якунина решительно подходит к двери столовой и запирает ее на ключ.

(От изумления — еле слышно.) Гедройц! Шура!

Якунина молча отодвигает с дороги его инвалидную коляску и проходит в глубь комнат Дмитрия Михайловича.

(Тихо.) «Кадавр». (Громче.) Стерва! (Кричит.) Ничтожество!

Слышно, как в дверь столовой все настойчивее начинают рваться люди. Голоса — сначала бабы Шуры, потом Ларса. Его голос становится все истеричней.