Серебряное блюдо

Сын янтарных ветвей, Лебеза-слововей,
Клялся тысячам и забывал.
Но смеется босая в нем дочь деревень,
Чьи ступни он, кипя, целовал.

И когда мудрецы, то хваля, то кляня,
Постигают в нем голую суть, —
Только память о ней провожает меня,
Как звезда неотступная в путь.

С первоздания бражного выкрика: пей!
Непроменна его нищета.
Я его протащу под полою к себе
И тобой разбужу, Хамутал[36].

   И притихший вдали от тебя, просыпаясь,
   Он взбурлит, проклиная твоих краснобаев.

Ведь в тебе одинокость вина. И, огнем,
На пирах где смысл и тепло.
Но ревнивое сердце безглазо и в нем,
Как Самсон[37] ослепленный врасплох.

Хамутал, Хамутал, ты росой залита
Твои пальцы — глазам моим песнь.
Дик твой стан, Хамутал, как мустанг, Хамутал,
И как молния в далях небес.

Наша радость в тоску облачила себя.
Где ты? глаз от крови не отвлечь.
О, явись! много храбрых, увидев тебя,
Упадут на свой собственный меч.

   Грусть вина неизменно верна. Мы же сами,
   Друг мой, блудом блудили, идя за глазами.

По нему наша страсть, измельчавшая в пыль.
Бьет единственно-вечной — тобой,
Он молчал и любил. Он касался и пил,
Как луну пьет осипший прибой.

Он приют нашей первой любви. И над ней
Он, почерточно схож, нависал,
Он наш праздник живой — бедных будней бедней, —
Он стираем рукой, как слеза.

И когда своей старой печалью залит,
Он коснется и вас, как моря, —
Знайте: это последний влюбленный земли
Провожает нас в путь — умирать.

   Ведь рука его в клятве, а наша — в измене,
   Но вовек его милости мы не изменим.

Не забудь, исколола тебя, как ножи,
Нашей спеси болтливая роль.
Строгой грусти полно лишь вино твое, жизнь,
Сквозь отрепья в нем виден король.

Не забудь его имени выжатый сок
И касанье струи огневой,
Его первая ласка — свобода высот,
Что незнаема нами живой.

В нас от ласки повторной струится, как ртуть,
Его царственно звонкий металл.
А последняя ласка несет темноту,
И забрезжит во тьме Хамутал.

   Мы в хаос многопалой рукою врастали,
   Но, как он, ее сердца, друзья, не касались.

Диалог Пер. М. Ялан-Штекелис