Серебряные осколки

Только тогда Уинифред заметила, что в комнате был кто-то еще. Около письменного стола девочка лет четырех играла с тряпичной куклой, в голову которой были вшиты шерстяные нитки вместо волос. Она сидела на коленях перед стулом, на котором устроила локти. Услышав оклик, она вскинула голову, и пшенично-желтые волосы, заправленные за уши, упали ей на лицо. Бросив куклу, она подбежала к мисс Гэмпстон и схватила ее за руку, доверчиво запрокидывая голову. У нее был маленький курносый нос, карие глаза, но остальными чертами – оттенком волос, прямыми светлыми бровями – она очень походила на Рози, свою мать.

Уинифред не любила детей и всегда общалась с ними с неохотой, но именно эту девочку ей хотелось видеть меньше всего на свете. Маленькая Энн осталась сиротой только потому, что Уинифред выбрала жизнь Теодора в обмен на жизнь Рози. Хуже всего то, что если бы у нее появился шанс вернуться назад и все исправить, она поступила бы точно так же еще раз, еще тысячу раз.

Пересилив себя, она наклонилась к девочке и протянула ей руку.

– Здравствуй, Энн. Как поживаешь?

Она распахнула глаза и осторожно пожала ладонь Уинифред.

– Вы знаете меня?

– Мисс Бейл была подругой твоей мамы, – пояснила мисс Гэмпстон, и Уинифред едва не растеряла остатки своей натужной улыбки.

Интересно, Энн смотрела бы на нее так же, узнав, что это Уинифред следует винить в смерти Рози?

– Ну, будет. Иди, поиграй, – отослала ее мисс Гэмпстон – должно быть, она заметила, с какой неловкостью держится Уинифред.

Но Энн вдруг снова схватила ее за руку.

– Я хочу поиграть с мисс Бейл! – заявила она.

Уинифред растерянно поглядела на мисс Гэмпстон. Теплая влажная ладошка Энн жгла ей руку даже через лайковую перчатку.

– Хочешь, я с тобой поиграю? – предложила Лаура.

Она присела на корточки и протянула девочке руку. Ее глаза лучились теплом.

– Ты тоже знала мою маму? – спросила Энн.

– Я знаю, что она была просто замечательной, – ответила Лаура, и Энн улыбнулась, показав ямочки на щеках. – Познакомишь меня со своими игрушками?

Девочки скрылись в кабинете. Сквозь приоткрытую дверь Уинифред видела, как сияющая Энн демонстрирует Лауре свою полотняную куклу.

В глубине коридора загрохотали шаги, и в холле появился мужчина в дешевом сером сюртуке и котелке. Поздоровавшись с мисс Гэмпстон, он взял газету из стопки, сложенной на шатком лакированном трюмо, и покинул дом.

– Значит, вы устроили вместо «Рассвета» гостиницу?

– Пансионат, – поправила ее мисс Гэмпстон. – Мне кажется, так пристойнее звучит. И мы берем плату по неделям, а не по дням.

– Не все ли равно, если это бывший вертеп? – насмешливо возразила Уинифред.

– Это же Сохо. Здесь звезды зажигаются так же часто, как и гаснут. Бывает, захаживают гости по старой памяти, но в остальном никому нет дела. Мы предоставляем крышу над головой, горячий завтрак и чистые простыни, а большего им и не требуется.

– А что с моей комнатой? Ее вы тоже сдаете постояльцам?

Мисс Гэмпстон поглядела на нее как-то странно, будто с жалостью.

– Милая, наши с вами каморки и комнатами-то не назовешь. Они в ужасном состоянии. Сейчас мы храним там ненужные вещи.

Ну, разумеется. Они-то не приводили в свои спальни клиентов, значит, и траты на обустройство были лишними.

– А что стало с его кабинетом?

Улыбка мисс Гэмпстон стала хищной.

– Энн нужна была детская.

Уинифред расхохоталась. Переделать обитель ее кошмаров в комнату, где четырехлетняя девчонка расставляет по полкам кукол и разрисовывает карандашами стол – лучше и придумать было нельзя.

Мисс Гэмпстон провела Уинифред по свободным от постояльцев комнатам. Планировку и меблировку оставили прежними, но переклеили обои, заменили постельное белье, пологи и занавески.

– Мы берем по двенадцать шиллингов в неделю, – объявила мисс Гэмпстон, взбивая подушку.

Уинифред остановилась у входа и с любопытством оглядела посвежевшую спальню. Новые ярко-зеленые обои, пахнущий кедровой полиролью пол. Раньше здесь жила Эмма, до нее – Мэтти, а еще раньше – Крошка Фло. А теперь у комнаты и вовсе не стало хозяйки.

– Где Эмма? – спросила Уинифред.

Мисс Гэмпстон помрачнела. Она ловко потянулась к изголовью и схватила вторую подушку.

– Ушла работать в другой дом. Не смейте ее винить, – добавила она, заметив, как Уинифред скривилась. – Вы ничего об этом не знаете. Вы и понятия не имеете, каково это – без конца барахтаться в трясине. От нее так просто не отмыться.

– Я ее не виню. Но я удивилась. Остальные тоже вернулись в дома терпимости?

– Некоторые, – уклончиво ответила мисс Гэмпстон. – Подсобите мне.

Вдвоем они встряхнули тонкое сатиновое покрывало, надувшееся пузырем, и опустили его на кровать. Расправив складки, мисс Гэмпстон добавила:

– Жизнь таких, как мы, очень сложно перекроить. Из тринадцати девочек осталось пять. Остальные ушли в дома терпимости или нашли другую работу. Марта теперь живет на содержании у какого-то йоркширского баронета. Мейми пыталась вернуться домой, но родня ее прогнала, и она осталась здесь.

– А Энн?