Серебряные змеи

Лайла напряглась, не зная, обидится ли он на ее последнее замечание. Все знали об их связи с Энрике, но насколько это серьезно? Привязанность Гипноса всегда казалась ей недолговременной, несмотря на всю его искренность, но все изменилось, когда Энрике не упал в обморок после путешествия через портал. Тогда Гипнос настоял на том, чтобы ухаживать за ним. И все же Лайла заметила, что его пристальный взгляд гораздо чаще был обращен к Северину, а не к Энрике. Его рука на плече Энрике не была похожа на заботливый жест: Гипнос словно пытался найти якорь, за который он мог бы держаться. Патриарх Дома Никс помрачнел, и его почти виноватый взгляд метнулся к Энрике.

– Кто я, – повторил Гипнос. – Думаете, что я тоже своего рода шифр, мадмуазель?

– Не льсти себе.

– Кому-то нужно это делать, – высокомерно сказал он. – И все же, как взломать шифр? Может, с помощью имени? Может, ты даже назовешь мне свое?

Лайла смерила его раздраженным взглядом.

– Лайла.

– Ну конечно, а я родился Гипносом, – с ухмылкой сказал он и отпустил ее руку. – Но ведь имена, которые нам дают при рождении, могут ничего не значить, а имена, которые мы даем себе сами, что ж, возможно, они отражают нашу настоящую сущность.

– И твоя сущность – это бог сна?

Ухмылка Гипноса немного смягчилась.

– Я хотел быть человеком, которого видел лишь в своих снах, вот я и назвался именем бога сновидений, – тихо сказал он. – А ты?

Лайла вспомнила тот день, когда выбрала свое имя, увидев его в одной из книг ее отца.

Оно означало «ночь».

– Я выбрала имя, которое скрывает все изъяны.

Гипнос кивнул. На мгновение ей показалось, что он скажет что-то еще, но тут их прервал голос Энрике.

– Я все понял! – воскликнул он. – Все это время за символами скрывалось сообщение.

Лайла закрыла глаза, чувствуя, как в ее груди поднимается паника. Успокоив себя, она открыла глаза и посмотрела на перевод первой строки:

Зубы дьявола взывают ко мне.

Затем ее взгляд опустился к значению символов, которые нашла Зофья:

Я – дьявол.

23 Зофья

Зофья почувствовала, как ее пульс участился, когда она услышала эти слова… Я – дьявол.

За год до смерти ее родителей кто-то разгромил витрину магазина известного еврейского торговца, назвав его демоном, виноватым в смерти царя Александра Второго. Когда Зофья навестила его, он взял ее за руку, и они вместе прошлись по каменной мостовой, все еще разрисованной оскорбительными словами.

– Ты видишь это, моя Зося? – спросил он. – Это и есть дьявол. Когда один человек принижает другого – это значит, что дьявол вселился в его тело и смотрит через его глаза.

Где-то в основании ее черепа начался невыносимый гул. Зофья заставила себя сделать глубокий вдох. Она начала считать все, что видела: печенье на тарелке, количество кисточек, свисающих с ковра. Она считала до тех пор, пока ей больше не надо было напоминать себе о необходимости дышать. Подумав о зле, она не представляла себе механических чудовищ, плавающих в озерных водах. Нет, она думала о людях. О людях, которые похитили и убили этих девушек; о тех, кто скрывал жестокость за политикой. Когда гул наконец стих, она попыталась понять, что выражают лица присутствующих. Лайла казалась почти безразличной к происходящему. Гипнос и Энрике были явно напуганы. Но уголки губ Северина слегка приподнялись вверх. Это выражение внушало странную тревогу. Оно напомнило Зофье какую-то звериную имитацию человеческой улыбки.

– Нам придется спуститься внутрь левиафана, – сказал Энрике, нарушив тишину.

– Всем вместе? – спросил Гипнос. – Может, отправим какого-нибудь посланца?

Энрике скрестил руки на груди.

– Да ты просто образец смелости и самоотверженности.

– Может, я просто волнуюсь за тебя, mon cher, – сказал Гипнос.

Зофья смотрела, как на щеках Энрике расцветает румянец. Весь этот обмен репликами – медленная улыбка Гипноса и блеск глаз Энрике – сбил ее с толку. Ее пульс участился, а ладони увлажнились… но почему? Эти едва заметные жесты казались важными без всякой на то причины. Этому уравнению не требовалось решение. Перед ней разыгрывался сценарий, в котором ей не было места. И все же Зофья чувствовала, что центр ее равновесия сместился, но она сама не знала почему. Девушка раздосадованно чиркнула спичкой.

– Когда левиафан вернется завтра в полдень, я пойду внутрь, – сказал Северин.

– А вот он – образец мученичества, – сказал Гипнос. – Ты пойдешь не один, – патриарх Дома Никс закатил глаза. – Я пойду вместе с тобой.

– Несколько минут назад ты называл это существо чудовищем, – напомнил Энрике.

Зофья была не согласна. Сотворенный механизм не был злым или добрым: он являлся всего лишь сосудом, пригодным для определенной цели.

– Возможно, вам было бы не так страшно, если бы у него было имя, – сказала она. – Мне нравится «Давид».

– Нет, – одновременно ответили Гипнос, Лайла и Энрике.

Зофья нахмурилась. Она хотела поспорить, но двери библиотеки открылись, и внутрь Ева вошла с листком бумаги в руках. Когда она подошла ближе, хромота в ее походке стала более заметной. Увидев перевод символов, рыжеволосая девушка остановилась.