Серебряный город мечты (СИ)

И поцеловать её, вот такую, хочется очень, но… пани Власта.

Время, которое нужно дать, которое пока совсем не подходящее, а потому около дверей квартиры я Север ставлю на пол, отступаю на шаг, пряча руки в карманы джинсов. Так… проще, возможно удержаться и не коснуться, не прижать к стене.

Подъезда.

Или квартиры, если терпения на все замки хватит.

— Мы… — Север, возвращая равновесие, глядит растерянно, убирает нервным движением за ухо волосы.

Вглядывается.

— Тебе нужно отдохнуть, — я помогаю.

И со словами, и с замком.

Пропускаю её первой.

— Тебе тоже, — она, сбросив ботинки, поворачивается ко мне, вглядывается и хмурится. — Ты… ты же двое суток уже не спал, Дим.

— Я нормально, Север, — улыбка выходит кривой, получается скорее ухмылкой, и к стене я плечом приваливаюсь. — Не первый раз. Ты… иди.

А я успокоюсь.

Вдохну-выдохну и до душа сначала доберусь, он куда нужнее, чем сон, в котором Север будет. И что там будет, ей лучше не знать. Не сейчас, когда измотанной и уставшей она выглядит, когда всю ночь мы просидели под дверями реанимации.

— Тогда… до вечера, — она произносит скомкано.

Мнется.

Всё же скрывается в комнатах огромной квартиры, а я поворачиваюсь, упираюсь затылком в стену, чтобы глаза закрыть, досчитать до ста и, задаваясь вопросами про собственный кретинизм и благородство, остыть.

Или после ледяного душа остыть.

Вот только… ни черта не остывается, лишь вышибается напрочь весь сон, не выходит лежать, а потому по спальне я шатаюсь. Иду в итоге на кухню, дабы кофе сварить и, открыв окно, закурить, насчитать всего три папиросы в пачке.

Надо будет купить.

— Дим, — Север произносит от дверей.

Тормозит на пороге.

И в халат, какой-то слишком короткий и на вид скользкий, она кутается.

— Не спится.

— Мне тоже.

Она подходит медленно, крадучись, замирает в шаге от меня, давая себя рассмотреть, докурить и додумать, что хрень. Полная хрень все эти бредни про химию между людьми. Лучше бы сочинили про физику, ведь искрит.

Электризуется сам воздух, что между нами.

Магнитится.

— Я насовсем, понимаешь? — я выдыхаю негромко, хватаю её за белый скользкий пояс халата, чтобы приблизить, объяснить, задевая её щеку, губы. — Если мы сейчас с тобой, то совсем серьёзно, Север. Я второй раз без тебя не вытяну. И сбежать больше не дам.

— Это хорошо, — она соглашается шёпотом.

Прогибается, когда халат я развязываю, притягиваю её окончательно к себе, и тонкую лямку майки я непослушным больше обычного пальцем правой руки всё же поддеваю, спускаю с её плеча.

Раздеваю.

Неторопливо, дразня прикосновениями, от которых Север вздрагивает, впивается в мои плечи, прикусывает, сдерживая стон, губу. Всё же вскрикивает, когда я подхватываю, разворачиваю нас, усаживая на подоконник её.

И руки на моей шее она скрещивает.

Целует, тоже дразня и улыбаясь мимолетно, быстро, несерьёзно. Так, что в себя я её вжимаю, перехватываю инициативу, чтобы глубже, дольше, до сбитого дыхания и шума в ушах, до запредельной скорости сердца.

Исчезает её майка.

Шорты.

Мои джинсы, с которыми она сражается.

Царапается, когда я поднимаю, несу её в спальню, которая ближайшая, на первом этаже. Она обхватывает горячими ладонями моё лицо, глядит строго, не закрывает глаза. И это интересно, ещё зажигательней и сносяще видеть, как расширяются, становясь моей личной чёрной дырой, зрачки.

Они затягивают, растворяя.

Моё северное сияние.

Что в моих руках выгибается, переплетается руками и ногами со мной, не разъединить. Только продолжить.

Одним целым.

До сверхновой и ещё чего-то, космического.

И, падая, получается вспомнить только одно, выдохнуть в слипшиеся влажные волосы, в висок:

— С днём рождения, Север…

[1] Pristi zastavka (чеш.) — следующая остановка.

[2] И. Северянин «Прага»

Глава 43

Апрель, 19

Прага, Чехия

Квета

Счастье, оно тихое.

Подкрадывается незаметно со спины, обнимает, прижимая к себе, и на оживлённую внизу площадь я смотрю сквозь наше отражение в окне. Наклоняю голову, когда Дим целует, касается горячими губами шеи.

Тёмных отметин, которые он сам и оставил.

— Как пани Власта?

— Стабильно, — я отвечаю, перебираю костяшки его пальцев, и тяжесть рук на моём животе мне нравится, она успокаивает, даёт поверить, что взаправду, не приснилось. — Утром операция. Если… если всё будет хорошо.

— Будет.

— Да… — я соглашаюсь.

Не продолжаю.

И стоять вот так, вдвоём, хочется ещё и ещё, дышать запахом дразнящего парфюма и едва уловимого табачного дыма, чувствовать его самого. Исследовать кончиками пальцев сильные руки, литые мышцы, вены. Ловить каждый жест и улыбку, вздох, который звучит едва слышно над головой, раздается, когда его рука добирается до груди, сжимает, дразня, и уже у меня вырывается вздох, почти стон.

Очередной.

Бессчетный за последние часы.

И мне хочется очень сильно, но так по-детски, чтоб замер и подождал весь мир, вот только он не ждёт.

А Дим говорит:

— Йиржи звонил. Айт погрыз его любимые кроссовки. Мы в немилости. По крайней мере, ближайшие сутки.

— Мы оставили в Кутна-Горе кукол и дневник.

— Придется забирать. И спасать бестолковую псину.

— Собакена, — я улыбаюсь.