Серебряный лебедь

Он проводит кончиками пальцев по внутренней стороне моих бедер, натягивая швы моих коротких шорт и трогая меня сквозь джинсовую ткань.

– Чувствуешь, детка? – шепчет он мне на ухо. – Это реальность, и вот почему я намного, намного хуже, чем гребаное чудище.

У меня перехватывает дыхание, я сглатываю.

– Ты такой идиот.

– Да, но мне это идет. – Он подталкивает меня, и я ускоряю шаги. – Ну давай же.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, идя за ним сквозь заросшие кусты.

Он тянет меня слишком сильно, и я протискиваюсь сквозь куст, который тут же возвращается в исходное положение.

– Это недалеко.

Я смахиваю прицепившиеся к шортам ветки и следую за ним.

– Я унаследовал этот дом от родителей. Когда моему отцу было пятнадцать, он принадлежал ему, а потом, когда мне исполнилось пятнадцать, он перешел ко мне.

– Хм, – усмехаюсь я. – Это же семейная реликвия, верно?

Он хихикает, пока мы продолжаем идти.

– Да, что-то вроде того.

Вдруг он останавливается, и я чуть не врезаюсь ему в спину. Обойдя его, я иду вперед и слежу за направлением его взгляда.

– Черт возьми, что это? – шепчу я.

Бишоп смотрит на меня, подносит край бутылки к губам и делает глоток.

– Даже не знаю, как на это ответить.

Я обхожу его и иду к каменной пещере. У входа виднеется темная дверь, а сама пещера окружена старыми зарослями лиан и кустарников.

– Ты здесь был? – спрашиваю я, снова глядя на Бишопа.

– Никогда. – Он качает головой. – Это просто какое-то древнее дерьмо, о котором мне рассказывал отец, когда я был ребенком.

– Что-то вроде историй про чудище? – дразню его я.

Он берет меня за руку, и я чувствую, как от его касания у меня сдавливает грудь и покалывает сердце.

– Что-то в этом роде, – бормочет он.

– Тогда зачем ты меня сюда привел?

Он усмехается.

– Потому что мы идем внутрь.

Я качаю головой.

– Я не хочу.

– Детка? – он ухмыляется. По крайней мере, мне так кажется. Слабый свет, исходящий от его фонарика, оттеняет линии его скул и подбородка. – Ты идешь.

– Черт.

Я выхватываю бутылку из его рук и подношу к губам, глотая обжигающую янтарную жидкость. Выдохнув, я указываю рукой в сторону входа в пещеру.

– Веди!

Я наблюдаю за ним, пока он идет к темной мрачной скале. Когда мы оказываемся совсем близко, по моей коже пробегают мурашки. Все кажется каким-то потусторонним, вокруг нас то и дело появляются странные тени.

– Ты это слышал? – шепчу я ему.

– Что? – усмехается он через плечо. – Ну же, детка. Давай.

Прижимая меня к себе, он кладет руку мне на плечи, и мы идем ко входу. Я задерживаю дыхание, не обращая внимания на то, как влажный, насыщенный запах озерной воды наполняет мое тело.

– Здесь же нет летучих мышей или чего-то в этом роде? – шепчу я.

– Наверное.

– Ты же все-таки бывал здесь раньше, да? – спрашиваю я, потому что он кажется чересчур спокойным.

– Ну, – он пожимает плечами. – Один или два раза.

Рыхлый гравий хрустит под нашими ногами, пока мы все глубже и глубже погружаемся в пещеру. Кислород сгущается, и чем сильнее мы углубляемся, тем труднее становится дышать.

– Бишоп, я почти не могу дышать.

Он притягивает меня к себе.

– Монтгомери, никогда бы не подумал, что ты такая трусиха.

Я игриво толкаю его, и мы останавливаемся, глядя на большое отверстие в потолке пещеры, из которого льется свет. Лунное сияние озаряет возвышение, чем-то напоминающее сцену.

– Жутко, – шепчу я, потирая руки.

Наклонив голову, я рассматриваю скалу, покрытую темными пятнами.

– Действительно чертовски жутко.

Бишоп ступает на возвышение, свет луны освещает его тело, оттеняет черты лица.

– Это та часть, где ты сообщаешь мне о том, что ты вампир?

Он ухмыляется.

– Нет. Это та часть, где я говорю тебе, что мой отец – опасный человек. Моя семья – опасна, независимо от того, что ты слышишь или видишь в СМИ. Все это просто остается в тени, по большей части из-за известности моей матери. Вероятно, поэтому мой отец и женился на ней. Так ему легче скрыть то, чем он занимается на самом деле.

Бишоп делает паузу и поворачивает ко мне лицо.

– Похоже, ты об этом долго размышлял.

Бишоп смеется, спрыгивает со сцены и подходит ко мне.

– Я знаю много вещей, которые могли бы тебя шокировать, котенок.

Его рука поднимается, и он проводит костяшками пальцев по моей щеке.

– Я делаю много того, что, несомненно, может тебя оттолкнуть.

Он делает короткий вдох. Я сдерживаюсь, пытаясь не слишком много думать о том, что он говорит или подразумевает, потому что, если честно, я бы и правда хотела узнать о Бишопе больше. Почему он делает то, что делает, почему он такой загадочный, почему они с Хейл расстались. Где она и почему люди думают, что она исчезла с лица земли?

Но я достаточно хорошо знаю Бишопа, чтобы не ожидать от него прямых ответов. Он слишком умен для того, чтобы просчитаться и сказать что-то лишнее. Иногда мне интересно, сколько ему лет на самом деле, потому что он слишком умный. Не в «школьном» смысле, а в смысле жизненного опыта, что кажется странным для человека нашего возраста.

Он продолжает, прерывая ход моих мыслей.