Серебряный остров

Валюха замотала головой, белые бабочки бантов заметались по плечам.

— Не-е, не на бормаша. На мушку. Сама придумала. Безотказно берет, в любую погоду. — На ее ладони лежал крючок, кое-как обмотанный грубой шерстяной ниткой. — Хочешь, тебе наделаю?

Цырен расколотил харюзков обухом топорика, так что шкурка и косточки отделились от мякоти, Валюха застелила стол газетой, достала хлеб, соль, сахар, кружки, выгребла из печи два десятка дымящихся поджаристых картофелин.

— В самый раз картошка. Точно же я рассчитала, когда ты появишься. Ну, с Новым годом, Буратино!

Цырен перекатывал в ладонях горячую картофелину с хрустящей корочкой, смачно жевал студеную, тающую во рту «расколотку».

— Как же ты рыбачила, если нигде никаких следов?

— Это было не так-то просто, — призналась она, глядя лукаво и доверительно. — Я же знала, — ты будешь следы проверять. Вот и пришлось не по тропе идти, а через гору. — Она закатала рукав свитера и доказала изрядно ободранный локоть. — Раз даже сорвалась…

Цырен оценивающе прицокнул:

— Молодец! Ну, а если бы я не стал носиться за твоими записками? Или просто не нашел одну? Так бы и сидела тут до вечера со своими хитростями?

— Хариус был бы не хариус, если бы не шел на бормаша, — мимолетно улыбнулась Валюха. — А знаешь, что было самое трудное во всей этой истории про сыщиков и разбойников?

— Пират?

— Пират, конечно, тоже. Три пирожка ему скормила, пока позволил погладить. Но самое трудное — первая записка. Помнишь, в коробке с шахматами? Кое-как упросила Маринку допустить меня к подаркам. Я ей за это свою шапку на вечер уступила.

— Ничего себе, сколько хлопот! И все из-за меня?

— И всё из-за тебя, — вздохнул Валюха. — Ой, что же это я чаем-то не угощаю? Пей, Цырен! Сахар бери.

Он уже знал, что прямо сейчас, здесь, в зимовье, расскажет Валюхе все, чем никогда ни с кем не делился. Чего не мог рассказать даже Саньке — их дружба сложилась так глупо, что всякие душевные излияния показались бы смешными и плаксивыми. Расскажет и об отце, и о тетке, которая присылает подарки, и о своем одиночестве, и о том, каким плохим он оказался внуком и товарищем. И про верблюдов Чингисхана расскажет, и про сокровища Отрара, и про карту, похрустывающую на груди. И уже знал, что в будущей экспедиции, которую он условно назвал «По следам верблюдов Чингисхана», не будет у него товарища надежнее, чем эта бедовая девчонка с белыми бантами в косах!

В глубине души он понимал, что Валюха не очень-то годится на роль искательницы кладов, человек она трезвый, рассудительный, не могла же она так измениться за несколько дней. Но именно эти последние дни открыли ему совсем другую Валюху. Раньше он даже не замечал, что она девчонка. И вдруг из активистки, все уши прожужжавшей на собраниях, она превратилась в лисичку с новогоднего бала, без которой белый свет ни мил. Немудрено, что он не узнал ее на елке! И теперь Цырен не мог свыкнуться с мыслью, что никакой лисички вообще не существует, а есть только Валюха Рыжова. Но он должен был довериться кому-то, поделиться своими переживаниями, своей тайной, которую уже не в силах был нести один. И он выбрал Валюху, потому что… Ну, хотя бы потому, что она ему нравилась.

— Валь! — Цырен тронул ее за руку. — Но ведь какой-то секрет ты все-таки хочешь мне открыть? По глазам вижу.

— Хочу. Только секрет я и в школе могла открыть. Раз даже письмо написала, длиннющее, да вовремя одумалась, порвала. Эх ты, Буратино, деревянный ты человечек! Неужели так ничего и не понял? Ладно, получай секрет. Я хочу… дружить с тобой…

Ресницы ее дрогнули и опустились.

— Только и всего?

— Разве мало — дружить по-настоящему? — с затаенной обидой спросила Валюха.

— Ну… не то что мало. Но какой же тут секрет? Подошла бы в школе да сказала.

— И ничего не вышло бы! — горячо возразила она. — Ты бы ответил: «хорошо, давай», и на этом все кончилось бы. Я же знаю, как ты ко мне относился. И вижу, как теперь… Разве не правда?

— Правда.

— А потом… Когда вы, мальчишки, дружите…. или мы между собой — это одно. А тут другое. Это же почти как… как…

— Понимаю, понимаю, — торопливо перебил Цырен, чувствуя, что краснеет. — Тут уже в самой дружбе вроде как тайна…

Он понимал, о какой дружбе речь, только сказать не умел, не хватало слов. Как тайна, возникшая между ними на елке. Блистающий разноцветный снег… Праздничная музыка посреди затаившейся тайги… Загадочный взгляд из-под маски… Да, это был праздник, самый большой в его жизни. И в то же время только начало чего-то огромного.