Серебряный век в нашем доме

До нашего времени перестройка, от Петра до Витте, шла сверху. Большевики поставили историю вверх ногами: наверху оказалось то, что было в самом низу, подвал стал чердаком, и перестройка снова пошла сверху: диктатура пролетариата. Если Вам не нравится диктатура помещиков и не нравится диктатура рабочего, то, извините, что же Вам будет по сердцу? Уж не диктатура ли бельэтажа? <…> Пусть крепостное право, пусть Советы, но к черту Милюковых, Чулковых и прочую “демократическую погань”.

В том же письме Ходасевич восклицает в полемическом задоре: “Знаю и вижу «небесное» сквозь совдеповскую чрезвычайку”[252].

Среди бумаг архива на этот вопрос отвечают конспекты лекций, прочитанных Владиславом Ходасевичем в 1918 году в литературной студии Московского пролеткульта – странно сочетающаяся, а вернее, совсем не сочетающаяся с нашим представлением о поэте его попытка хождения в народ с томом Пушкина в руках. Трудно понять, что кроме чисто житейских соображений могло свести в одном зале и под одной крышей ревнителей столь разных представлений о жизни и литературе, как Владислав Ходасевич и советский Пролеткульт. Тут все, решительно все было противоположно!

Люблю людей, люблю природу,
Но не люблю ходить гулять,
И твердо знаю, что народу
Моих творений не понять

(“Люблю людей, люблю природу…”)

Эта парафраза фофановских строк[253], датированная июнем 1921 года, появится в “Тяжелой лире”. Поскольку лирическое “я” всегда шире “я” конкретной личности, не будет большой смелостью предположить, что “народу моих творений не понять” означает: народу не понять творений поэта. Тем не менее осенью 1918 года В.Х. приступил к чтению лекций о Пушкине в его, Пролеткульта, литературной студии.

Пролеткульт был тогда в большой силе и в высшей степени соответствовал духу времени. Пролетарские культурно-просветительные организации, возникшие между февралем и октябрем 1917-го, к концу 1918 года объединяли десятки тысяч рабочих, имели множество студий и кружков, издавали журналы и сборники стихов. Из числа пролетарских поэтов иные вкусили славы, другие были в свое время достаточно популярны – и те и другие в наши дни известны лишь благодаря нескольким удавшимся стихотворениям. Имена их почти забыты, книги стали достоянием историков литературы. Удары, сокрушавшие литературу советского периода, не миновали Пролеткульт: в декабре 1920 года он удостоился особого письма ЦК, критиковавшего за стремление к независимости. Самые талантливые из пролеткультовцев – Михаил Герасимов и Владимир Кириллов – были арестованы, имена остальных с 1937 года в течение двадцати лет практически не упоминались в печати.

Однако в конце 1918 года до краха было еще далеко. В ту пору пролеткультовцы полагали себя надеждой русской литературы: им предстояло создать совершенно новую “пролетарскую” поэзию и прозу, которые легко и естественно заменят “отжившие буржуазные”. Для решения поставленной задачи бравым пролеткультовцам не хватало сущих мелочей: образования и культуры – тех самых, “буржуазных” и “отживших”. Позаимствовать оные они вознамеривались у специалистов – буржуазных, но еще не отживших: Андрея Белого, Николая Гумилева, Владислава Ходасевича и иже с ними.

Роль тем отвели незавидную: “технически-подсобную”. “В культурном творчестве роль сочувствующих непролетарских элементов более, чем где-либо, должна быть технически-подсобной. Ибо его классовый дух и характер могут быть основаны лишь на глубоком проникновении условиями классовой жизни и быта, каковые мало доступны для приходящих извне”, – гласил “План организации Пролеткульта”[254], принятый на съезде Всероссийского совета Пролеткульта 24 января 1919 года, как раз в то время, когда “пришедший извне непролетарский элемент” Владислав Ходасевич читал там лекции.

Вскоре после своего возникновения Пролеткульт превратился в точный сколок, в уменьшенную модель советской власти: то была советская власть в миниатюре, в отдельно взятой области культуры. Со временем с предельной откровенностью на эту тему высказался А.В. Луначарский. “Я с самого начала указывал здесь на полный параллелизм: партия в политической области, профессиональный союз – в экономической, пролеткульт – в культурной”, – писал он в 1919 году[255].