Серебряный век в нашем доме

Харджиев, разумеется, догадался о причине – проявленном к нему недоверии, и естественно, рассвирепел. На письмах к нему Надежды Яковлевны, связанных с передачей Архива, оставляет он раздраженные, даже, пожалуй, злобные пометы – жалобы, попытки очернить, которые дальше его письменного стола не идут, а если и идут, то к людям мало осведомленным, на которых рассчитаны, но в своих ответах Надежде Яковлевне он их не использует. Не показывать же ей такую нелепицу.

Архив Мандельштама находился у С.И. Бернштейна, который весьма неохотно предоставил рукописи в мое распоряжение (и часть автографов припрятал). Их унаследовал его братец А. Ивич[143].

Уж кому-кому, а Надежде Яковлевне доподлинно известно, что у С.И. Бернштейна Архив находился самое короткое время, только в 1946 году, следовательно, 11 лет спустя, в 1957-м, “предоставить рукописи”, которых у него не было, охотно или неохотно, он никак бы не мог, и никто его о том не просил; к тому же в 1967-м, которым датировано письмо, Сергей Игнатьевич здравствует и о наследовании его имущества говорить пока рано. Знает она наперечет и те “припрятанные” (от кого, кроме как от советской власти?!) листки рукой Осипа Мандельштама, подаренные поэтом Сергею Игнатьевичу задолго до того, как Н.М. передала ему на хранение Архив – видимо, в один из тех дней, когда Сергей Бернштейн записывал чтение О.М. в своей фонетической лаборатории в Институте живого слова, о чем свидетельствуют даты: Мандельштама Бернштейн записывал в ноябре 1920 года, а два автографа, черновые варианты “Петербургских строф” и “Чуть мерцает призрачная сцена…”, тем же ноябрем и помечены[144]. И уж конечно, Николай Иванович сознает, что, работая с Архивом в течение десяти с лишним лет, сохраняя в памяти полное собрание сочинений мужа, Надежда Мандельштам при ее-то въедливости и дотошности мгновенно обнаружила бы там любую недостачу, пропажу не то что автографа, а даже пустой странички или закладки, мельчайшую без ее ведома внесенную правку, будь то запятая или тире.

Но ее и не требуется в чем-то убеждать: Надежда Яковлевна в ту пору целиком на стороне Харджиева, она его поддерживает и горячо защищает. Николай Иванович – издавна близкий, дорогой ей человек, она одно время даже пустилась играть в любовь с ним: на пару с Анной Андреевной вступила с ним в виртуальный, как сказали бы теперь, брак. Дамы, не спросясь Николая Ивановича, объявили себя его женами, о чем “мужу” Надежда Яковлевна сообщила в письменной форме, напугав тем самым Анну Андреевну (в кругу близких Н.Х. считалось, что реальный брак с ним вещь невозможная, что он к тому не способен, о чем вслух говорить не полагалось, так что шуточки на эту тему были рискованные, на грани пристойности). К чести Харджиева, он не рассердился, напротив, включился в игру: присвоил себе статус почетного мужа, называл себя “общий”, так и подписывался, а когда в его жизни появилась Лидия Чага, то ее именовал “Третьей Эрзерумочкой”, т. е. третьей его, полугрека-полуармянина, супругой.

Виртуальное супружество – шутка на фоне воспоминаний трагических: о дне, когда Н.Я. узнала о гибели Мандельштама.

“Неужели вы думаете, что я забыла сосиску? – пишет она Харджиеву в 1967 году, но позднее, когда разразилась их «архивная война» и она делает попытку спасти их дружбу, сотрудничество и добрые взаимоотношения. – Если так, то плюньте мне в лицо. Сосиска для меня символ слишком многого. В день, когда я получила обратно посылку «за смертью адресата» <…> во всем мире было только одно место, куда меня пустили. Это была ваша деревянная комната, ваше логово, ваш мрачный уют. Я лежала полумертвая на вашем пружинистом ложе, а вы стояли рядом – толстый, черный, добрый – и говорили: Надя, ешьте, это сосиска. <…> Эта сосиска, а не что иное, дала мне возможность жить и делать свое дело. Эта сосиска была для меня высшей человеческой ценностью, последней человеческой честью в этом мире. Не это ли наше прошлое? Наше общее прошлое?”[145]

Мы все помним эту сосиску, читали о ней в “Воспоминаниях” Надежды Мандельштам: горьким штрихом вошла она в тяжкую историю нашей литературы, это и наше общее прошлое.