Серебряный век в нашем доме

Когда Надежда Яковлевна взяла в руки “Голубую книгу”, где зафиксировано было все, что она помнила из неопубликованного наследия Осипа Мандельштама, иными словами, составленный ею корпус поздних стихов, увидела их напечатанными (пусть всего лишь на пишущей машинке), собранными в увесистый томик (пусть самодельный, но сохраняющий строгий порядок расположения стихов, деление на “книги” и “тетради”), она освободила свою память от основного текста, и из подсознания стали всплывать отвергнутые или сосуществовавшие на равных правах варианты, “двойчатки” и “тройчатки”. Листки рабочего экземпляра машинописи покрывались густой вязью правки, строки и целые строфы вычеркивались, вставлялись новые, стихотворения менялись местами. Чрезвычайно трудный для ответа вопрос – всегда ли правка была правомерной, насколько восстанавливала волю поэта и не слишком ли смело Надежда Мандельштам обращалась с текстами Осипа Мандельштама, по сей день остается открытым.

Во время ее летних посещений и работы над текстами нарядную “Голубую книгу” даже не вынимали. Только после отъезда Надежды Яковлевны мама аккуратно перепечатывала на остатках тисненой бумаги привезенные Надеждой Яковлевной не известные ранее строфы и даже целые стихотворения, вновь возникшие варианты, а отец заменял страницы. Так и хранился самодельный томик в неприкосновенности долгие годы, пережил Сталина, торжественно переместился из тайного ящика на открытую книжную полку и встал рядом с “Камнем”, “Тristia”, “Шумом времени”, “Стихотворениями” 1928 года, первым сборником большой серии “Библиотеки поэта” в ожидании всех тех бесчисленных изданий и переизданий Осипа Мандельштама, до появления которых оставалось еще немало лет.

До этого времени ему не суждено было дожить. “Голубая книга”, томик в бумажной обложке, который в нашей семье так любили и которым мы в тайне друг от друга гордились, исчез при трагических, по сей день не проясненных обстоятельствах, типичных для советской эпохи.

Надежда Яковлевна в обращенном ко мне письме объявила его “единственным проверенным и расположенным в правильном порядке экземпляром стихов” О.М. На этом основании тексты “Голубой книги” в нашем кругу считались авторизованными и служили для правки ходивших по рукам списков и публикаций, которые стали все чаще появляться в СССР и за границей. С этой целью в восьмидесятом самодельная книжка отправилась “работать” в Питер. Ее увез мой друг Сергей Маслов, один из самых блестящих представителей своего поколения, ученый, математик, деятельный правозащитник, любитель и тонкий знаток русской поэзии. 29 июля 1982 года он был убит по пути в Москву грузовиком, врезавшимся в его машину. Трагедия имела вид автодорожной катастрофы, но почерк ленинградского ГБ просвечивал сквозь протокол ГАИ. В северной столице с неугодными властям лицами не единожды расправлялись при помощи наемных колес.

Не исключено, что “Голубая книга” в тот летний день тоже направлялась в Москву. Больше я никогда ее не видала и ничего не слышала о ней.

* * *

Иная судьба выпала “Рабочему экземпляру”. Хранился он как память, как автограф Надежды Мандельштам, в таком качестве я показывала его страстным поклонникам Мандельштама в России, а когда стала преподавать в американских университетах, включала в свои курсы лекций по литературе XX века демонстрацию особо густо испещренных поправками страниц. “Экспонат” всегда привлекал внимание, я держала наготове кучу ксерокопий и с удовольствием раздавала их желающим.

До тех пор, пока…

Пока не догадалась взглянуть на эти странички под иным углом. Глазами не поклонника или лектора, а независимого публикатора. И тут настал момент, когда на фоне восхищения и почтительности стали прорастать крамольные мысли.