Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Они жили на улице Ксениинская, дом 12, квартира 5, как указала Мария Никандровна в одном из своих прошений о пенсии в 1910 году в Главное управление Генерального штаба. Гатчинцы гордятся Алексеевым, оказавшимся столь знатным жителем. Алексеев с любовью описывает их семейный быт, образ жизни, хотя иногда жалуется на скуку, – в центре неизменно мать. Мария Никандровна вела замкнутый образ жизни – Александр Александрович не упоминает даже Куприна, который жил неподалёку, на Елизаветинской, в деревянном «зелёном домике», им покрашенном в этот цвет, а писатель был «очень популярным среди местных жителей…». В квартирке из трёх комнат – она занимала половину первого этажа старого трёхэтажного деревянного дома – была библиотека с книгами русских классиков и словарями восточных языков, ещё отцовская, вывезенная из Турции. Для детских книг был отведён небольшой шкаф. В гостиной висел портрет отца, Алексеев в мемуарах посмотрел на него взглядом художника-сюрреалиста: «Овальное лицо – гладкое, как яйцо. Причёска и усы – безукоризненны». Напротив стояло материнское пианино, уцелевшее от аукционных торгов в Константинополе. Над ним – отцовские акварельные копии двух морских пейзажей и «Боевого герольда» Мейсонье, французского художника-реалиста 2-й половины ХIХ века. Полковнику-разведчику был дан талант художника. Сын пошёл в него. Но и влияние матери, её ежедневные вечерние музыкальные часы не прошли бесследно, уже не говоря о том, что у будущего художника развился безукоризненный слух. Мария Никандровна предпочитала исполнять Бетховена или Шопена (особенное впечатление на него производил его траурный марш), а он просил ещё «Соловья» Алябьева – и «уплывал в сон под музыку».

Он помнил про мать всё, любые подробности, мелочи – вплоть до убранства туалетного стола с её «личными серебряными предметами»: «щётки, расчёски, ножницы и, самое главное, щипцы для завивки волос на спиртовке – культовые реликвии цивилизованного мира, привезённые из Терапьи». Упоминается и венецианское зеркало, «накрытое, как икона, белой кружевной накидкой». «Глядя на мамино отражение в таком обрамлении», он вспоминал её в белых константинопольских пеньюарах своего детства… Для него «эта квартирка была настоящим дивом».

Теперь мать выглядела иначе. Через три года после кончины мужа закончился её полутраур с фиолетовым цветом и отказом от светской жизни. Но непреклонное выражение лица сохранялось, как оставались незыблемыми представления о строгих моральных правилах. К ним со второго этажа приходила француженка-гувернантка с русским именем-отчеством Александра Викторовна. Мама в пенсне с ниспадающей чёрной лентой (такой мы видим её на единственном, гатчинском фото) и мадемуазель в шляпе, с ридикюлем и в неизменных перчатках усаживались друг против друга с прямыми спинами и симметрично сведёнными коленями – «уголок Запада, островок культуры и хороших манер». Оценим остроту взгляда и чувство юмора девятилетнего мальчишки. Иногда они все поднимались наверх, и мадемуазель вместе с двумя воспитанницами обучала их бальным танцам под материнский аккомпанемент. Встав в первую позицию, она учила делать па-шасси, шассе-круазе. Потом начинались падеспань, падеграс, падепатинер… Ах, Франция, нет в мире лучше края… За окном текла иная, провинциальная русская жизнь.

Именно в Гатчине в восемь-девять лет почувствовал он призвание художника. Ещё в Константинополе рисовал простым карандашом «схематично» эскадры, всадников на лошадях, скачущих галопом, оловянных английских солдатиков. Но они, как и другие игрушки, при отъезде из Турции были розданы, «чтобы не увеличивать багаж и стоимость проезда» (мебель для этого продали с торгов). А в Гатчине от крёстной он получил знаменитых нюрнбергских солдатиков. Устраиваемые им подвижные театральные мизансцены манёвров или парадов из плоских профильных воинских фигурок и предрешили его «призвание рисовальщика». Он объяснял: любовь к солдатикам ещё в константинопольское время возникла у него не от воинственного характера. «Мне нравилась их форма, серийная повторяемость одних и тех же полихромных фигурок, отмечаемая время от времени вариацией на ту же тему: барабанщик, офицер или знаменосец…».