Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

С дружескими чувствами Ваш Алексеев»[149].

Трагическое письмо он отправил в Италию, навсегда прощаясь с ещё одним младшим другом Джанальберто Бендацци: «Я сделаю то, что тебя огорчит. Он любил Клер и создал с ней собственную родину, – написал нам в письме Бендацци. – Реальная советская страна ему, "белогвардейцу", была недоступна. Будь она достижима, контраст между повседневной жизнью и его милыми воспоминаниями был бы разрушительным. Когда я впервые встретился с ним в Париже, он отвёл меня в русский ресторан. В свои последние, стариковские дни он пытался говорить со мной по-русски. "Алёша, мы всегда общались по-французски или на английском. Я не могу ни слова сказать по-русски". "Как ты можешь быть моим другом и не говорить на моём языке"!»[150]

После приезда Светланы в Париж отец пригласил её позавтракать в его любимом кафе «Зейерс» неподалёку от дома. В белом льняном костюме он выглядел чрезвычайно элегантно. Стуком трости по круглому мраморному столику вызвал официанта, заказал два кофе с молоком и два круассана. Спустя какое-то время протянул Светлане копию телеграммы, отправленной представителю Национального агентства кинематографии, ответственному за распределение грантов. Она прочла вслух: «Если на этой неделе вы не выделите деньги на мой фильм, то сильно пожалеете». «Я сидела молча, испуганная и смущённая, уставившись на стоящую передо мной чашку.

– На следующей неделе я ложусь на операцию по поводу простаты, – внезапно сообщил мне отец. Эта новость для меня была неожиданностью, и я стала предлагать помощь, чтобы отвезти его в больницу.

– Нет, спасибо, – отказался он. – Я большой мальчик и сам способен собрать чемодан…».

Светлана вспомнила: близкий друг отца ей рассказал, что недавно он написал ему письмо, где последним словом было «Прощай». И ещё она знала – отец всегда восхищался смелостью брата, застрелившегося, заразившись сифилисом от актрисы. Прощаясь у мастерской, возле клумбы со множеством цветов, она прижала его локоть и прошептала: «Надеюсь, ты не собираешься последовать примеру брата?»

На следующий день она вернулась поздно от юриста. «Отец сидел за столом и пытался сложить кусочки большой деревянной головоломки. Он сделал вид, что не заметил моего прихода. Раздевшись, я сказала:

– Я очень рада, что мне удалось сберечь для тебя кучу денег.

Отец поднял глаза от головоломки. Его взгляд обдал меня смертельным холодом.

– Вы, американские женщины, – произнёс он и топнул ногой, – вы только и думаете, что о деньгах! Уходи! Я сказал, немедленно уходи!»…

В понедельник, 9 августа, Светлана позвонила в больницу. Ей сообщили: «Месье, как было запланировано, не пришёл».

Конец. 9 апреля 1982

Светлана с Клодин Жермен, подругой семьи, схватила такси и помчалась в студию. Когда машина остановилась перед их домом, навстречу выбежала хозяйка ресторанчика, где отец обычно обедал. Она взволнованно сообщила: он не пришёл на обед, они пошли к нему и постучали в металлическую зелёную дверь, открывавшую проход в аллею. Он не ответил. Светлана и Клодин побежали в мастерскую и через распахнутую дверь бросились наверх в его маленькую комнатку, что когда-то была её детской.

«Он лежал, вытянувшись на узкой кровати офицера британской армии, которую когда-то привёз из Нью-Йорка. Рядом с кроватью стоял его гравёрный стол. На отце была белоснежная пижама, а его руки сжимали натянутую на грудь простыню». На тумбочке рядом с кроватью лежали его часы. В тишине раздавалось их тиканье. Светлана заметила на полу пузырёк из-под лекарства, подняла, но надпись прочитать не смогла – перед глазами всё плыло. Это случилось 9 августа 1982 года.

Вот что о кончине Алексеева пишет вице-директор музея в Анси Морис Корбэ: «С уходом Клер в 1981 году он буквально потерял половину самого себя. Последнее его письмо к Николь Саломон выявило стечение сложных жизненных обстоятельств, подталкивающих человека закрыть книгу всей жизни, что прозвучало как эхо трагических судеб героев русской литературы, так богато представленных в его творчестве»[151].

Об этом же свидетельствует и Жак Друэн: «Они были единым целым и дополняли друг друга. Их экспериментальное творчество – результат объединения художественных навыков и технического гения каждого. Я мечтаю, чтобы они и в дальнейшем имели всемирное признание. Я не очень удивился, услышав печальную весть о его смерти. Мой последний визит к Алексееву состоялся примерно через полгода после кончины Клер, и я нашёл человека, который был раздавлен, ужасно печален, подавлен и озлоблен. Без Клер его жизнь закончилась эмоционально и физически»[152]. Бендацци формулирует ещё определённее: «Алёша добровольно ушёл из этого мира. Его жизнь закончилась в тот день, когда он покинул Владивосток. Остальное было выживанием»[153].