Говоря об истоках и духовных корнях творчества Алексеева, Николай Изволов так оценил место художника в мировой анимации: «Глубоко национальный художник, воплотивший в себе некие возможности для эволюции, которые удалось сохранить эмигрантскому миру» и которые «не были свойственны советской культуре». Именно поэтому, вспоминает киновед, первая выставка работ Алексеева в России в 1995 году возымела ошеломляющий эффект. Стало понятно: «Алексеев не только выдающийся художник и выдающийся изобретатель и выдающийся организатор. Алексеев – ещё и удивительный мыслитель. Те эксперименты с движущимися световыми объектами, которые он производил, до сих пор не получили должного истолкования в нашей философской литературе, да и в мировой тоже».
Алексееву в 1980 году исполнилось 79 лет, Клер – 74 года. Он снял бы ещё один, заключительный, фильм по сюите Мусоргского «Картинки с выставки», включив все музыкальные композиции, но у Клер не было сил продолжать работу. «О, нет, – пояснил кому-то из друзей Алексеев, – бремя Клер тяжелее, чем она может вынести». Друзья, знавшие, как внимательна неизменно доброжелательно-бодрая и энергичная Клер к своему здоровью, считали его слова неудачной шуткой. Спортивная, правильно питается, каждый день занимается йогой. А она уже была тяжело и неизлечимо больна.
Свидетелем последних дней Клер стал Джанальберто Бендацци: «В июне 1981 года Алексеев и Клер поселились в Анси в окрестных горах, в домике, который им одолжил друг. Он признался мне – у Клер обнаружен рак. Он не хотел никого видеть: ни меня, ни парижских друзей. В конце концов он договорился, чтобы Клер положили в Париже в американскую клинику, где о ней хорошо заботились. Когда стало ясно, что она обречена, в их гостиной установили больничную кровать, ей позволили умереть дома. К концу сентября я сел в поезд и отправился к ним, несмотря на их запрет. Алёша заботился обо всём – и о Клер, и о домашнем хозяйстве, но порядка вокруг не было. Я поднял Клер, чтобы он мог поменять простыни. Она была практически невесомой. 3 октября она умерла»[146]
.Жизнь без Клер
3 октября 1981 года стало, наверное, самым трагическим днём для художника: диагноз у Клер был страшный – рак мозга. Алексеев цеплялся, несмотря ни на что, за идею нового фильма до того дня, когда была потеряна надежда на получение необходимого финансирования. Он давно задумал автобиографический фильм с реальными и анимационными съёмками «Ху из ху» («Кто есть кто»), или «Визави», где его жизнь разворачивалась бы сквозь стёкла поезда. Он пытался работать над его проектом. Но – увы! – этот фильм никогда снят не будет.
Всё чаще наступали часы, когда он не мог ничего делать. Тогда он облачался в огромный домашний халат из пиренейской шерсти и застывал в огромном кубическом кресле.
Он мучительно ощущал одиночество, даже когда оно прерывалось неожиданными молодыми визитёрами.
Тогда его навестил Доминик Виллуби: «Он принял меня очень любезно и учтиво, усадил в одно из старых глубоких кресел в гостиной и завёл со мной беседу в своём неподражаемым стиле, – с любопытством к другим, с острыми наблюдениями, воспоминаниями и с любовью к словам и их переводам на разные языки. Он курил египетские сигареты овальной формы, и я уже не помню того многотемного разговора, который постепенно превратился в его монолог, когда на Париж опустилась зимняя ночь. Он всегда находил нужное слово, точное, часто редкое, и живописную формулу, как истинный художник языка с обширным словарным запасом. Он был влюблён в слова и язык, и беседа была его любимым развлечением, в котором он преуспел. Это отразилось в документальных фильмах и радиопрограммах, в которых он участвовал. Он хотел сделать последний фильм, основанный на воспоминаниях, в форме разговора в поезде и искал финансирование продюсеров и Национального киноцентра. Печально, что он не смог получить эту поддержку, несмотря на международную репутацию выдающегося анимационного режиссёра. Алексеев жил искусством всецело, ежеминутно, и этот отказ, я думаю, был для него роковым. Он не мог жить, если не творил»[147]
.