Серебряный змей в корнях сосны

Хизаши демонстративно отвернулся и пошел вперед, хотя, стоило признать, успел полюбить засахаренные ягоды за годы человеческой жизни. Его догнали чуть позже, Мадока закинул в рот сразу целую горсть и, хрустя, громко причмокивал губами. Кента не ел, и Хизаши не удивился бы, что тот и вовсе ни единой ягодки себе не оставил. А малец наверняка полные щеки набил.

– Эх, хорошо! – Мадока аж крякнул от удовольствия. – Сейчас искупаемся, расслабимся, а там уже и вернуться можно.

Он ловко договорился насчет банных принадлежностей и чая с закусками на четверых, а повернувшись, насчитал лишь Кенту и Хизаши.

Томоё сбежал.

* * *

В школу вернулись ближе к обеду, как бы Кента ни поторапливал. Переживал, что до сих пор не отчитались за поручение – его первое в роли полноправного ученика школы оммёдо и экзорцизма Дзисин.

Они с Хизаши прибыли сюда с первыми желтыми листьями, и вот зима подходила к концу, они оба были младшими учениками и получали мелкие задания в окрестностях школы. Для Кенты, как и для всех, кроме Хизаши, его принятие в ученики стало неожиданностью, ведь он, в отличие от подавляющего большинства ровесников, не владел каллиграфией, не был хорош в сложении стихов или живописи, не был начитан и не цитировал высказывания прошлых императоров. Зато в интуиции, ловкости и везении ему было что противопоставить даже старшим ученикам, просто он сам себя, похоже, недооценивал. Выросший при маленьком лесном храме, он пришел в Дзисин уже с базовыми знаниями о ёкаях, их разновидностях и способах защиты, хоть они и порой казались суевериями. На вступительном экзамене он даже не мог правильно повторить иероглифы самых простых заклинаний, а деревянный тренировочный меч держал неуверенно, как крестьянин, метящий в самураи. Хизаши смотрел на него со смесью любопытства и брезгливости.

А потом вернулся с Камо-дзимы и попросил Ниихару-сэнсэя обсудить со старейшинами школы принятие Куматани в ученики. Старый сэнсэй тогда долго смотрел Хизаши в глаза, будто искал ответы на вопросы, что не задал вслух, а после кивнул.

– Но что я должен сказать им? – спросил в тот день Ниихара, вдыхая горячий пар заваренного Хизаши чая.

– Скажите, что Куматани Кента нашел канал перевозки контрабанды из Чжунго. Уверен, и после превращения старика Мамору в мононокэ он продолжает существовать. Дзисин всегда помогали императорскому двору.

Хизаши не сказал прямо, что школа может приписать заслуги себе, но они все равно так поступят. Это уже не важно. Хизаши просто чувствовал, что должен сделать хоть что-то, чтобы успокоиться, унять зудящее ощущение внутри, которое заставляло его задумываться о вещах, ему несвойственных, вещах человечных.

– Эти слова младшего ученика Мацумото Хизаши подойдут для совета, – кивнул Нииахара и сделал глоток. Сощурился довольно. – Но что сказал бы Хизаши-кун, друг Куматани Кенты?

Хизаши всего на миг потерял лицо, и сэнсэй улыбнулся, словно уже получил нужный ему ответ.

– Я… Я думаю, что Куматани очень старательный и быстро учится. Неразумно долго держать его в воспитанниках[44].

– И снова ответ младшего ученика Мацумото.

Хизаши начал злиться, изо всех сил сохраняя вежливое и в меру подобострастное выражение на лице. Он понятия не имел, каких слов ждал от него сэнсэй. Он, похоже, вот-вот из ума выживет, а Хизаши приходится сидеть перед ним на коленях и подливать чай.

Тогда почему он продолжает делать это?

– Эй, Мацумото! – его ощутимо толкнули в плечо. – Что за свирепое лицо? Ты как будто не из бани вернулся, а из Ёми вылез.

Мадока засмеялся собственной шутке. По идее с докладом к куратору, передавшему им просьбу жителей деревни, должен был идти Хизаши, как старший, но он без зазрения совести послал Кенту, якобы для получения опыта. Морикава-сэнсэй будет удивлён.

В обеденном зале было немноголюдно. Хоть для приема пищи выделялись определенные часы, не все оммёдзи постоянно находились на территории школы, а ученики справлялись с едой быстро и расходились, чтобы выкроить хотя бы немного свободного времени между уроками и тренировками. Поскольку Хизаши и Мадока пришли поздно, одна палочка благовоний едва успеет догореть, как придется покидать обеденный зал. Перед Хизаши стояла миска темного риса с тофу и маринованные овощи. Мадока ел быстро, будто не перекусывал в сэнто[45] совсем недавно.

– Почему васаби не берешь? – спросил он с набитым ртом. – Так же вкуснее.

Сам он аж покраснел от жгучести, но ни на миг не переставал работать челюстями. Куда исчезала еда после того, как попадала в него, никто не знал. Хизаши подхватил палочками кусочек тофу и задумчиво отправил в рот.

– Все-таки ты странный, Мацумото, – с чего-то решил сообщить Мадока, впрочем, далеко не в первый раз. – Смотрю на тебя и не пойму, тебе сколько лет вообще? Иногда ведешь себя так, будто тебе уже все на свете надоело.

«Две сотни, – мог бы ответить Хизаши. – И если мне кто и надоел, так это ты». Но вместо этого улыбнулся и увел с тарелки Мадоки маринованный дайкон, который тот откладывал напоследок.

– Вот ты нелюдь, – обиделся тот и еще шустрее заработал палочками.