Серебро и золото

Еще через четверть часа, то есть ровно в 19.00, автомобиль остановился рядом с кондитерской Вермейера, и друзья не без удовольствия переместились из обитого тисненой кожей салона "Майбаха" за один из столиков знаменитых антресолей. Этот полуэтаж, глубоко вдававшийся в объем "Ларца" – просторного ресторанного зала, казалось, полностью выточенного из мореного дуба с позолотой, был самым лучшим местом в кондитерской. Отсюда открывался вид на весь зал, а через высокие хрустальные окна – и на улицу Первых королей, по которой в желтоватом свете старинных уличных ламп неспешно прогуливались хорошо одетые люди и неторопливо перемещались большие и тяжелые автомобили.

Не успели девочки и Людо рассесться по своим местам, а полноватый улыбчивый официант в белом фартуке до щиколоток разложить перед ними богато оформленные буклеты меню – A La Carte, как внизу, в "общем" зале кондитерской появилось еще одно знакомое лицо.

Провернулась хрустальная карусель вращающихся дверей, колыхнулся воздух, насыщенный ароматами сдобы и ванили, и многие лица внизу и наверху повернулись в сторону вошедшего в зал юноши. Дамаль Тиц прошел несколько шагов по наборному паркету, остановился на мгновение, бросил взгляд вверх, безошибочно определив именно то место, где сидели Елизавета, Людо и Тильда, лучезарно улыбнулся, показывая, что увидел и узнал, и ровным пружинистым шагом спортсмена направился к резной лестнице, ведущей на антресоли. Он был победительно хорош, если не сказать – великолепен. Но именно таким он и был: высокий атлетического сложения золотистый блондин с правильными чертами "мужественного" лица и серыми, под стать типу лица, глазами. Одним словом, Тристан…

– Это случка? – маленький хорошенький носик Тильды сопел громко и протестующее, отчего и вопрос, скорее, напоминал шипение, чем членораздельную речь.

– Пойдем-ка сходим в дамскую комнату… припудрим носики! – Елизавета решительно встала, выдернула за руку из-за стола, мгновенно превратившуюся в горного тролля – маленького, но гневного тролля – Тилли Шенк и увела ее с собой, раньше, чем Томас Тиц успел добраться до "места назначения".

– Кажется, я кого-то разочаровал, – с грустью в голосе и во взоре констатировал Томас, обозревая опустевший стол.

– Кажется, у кого-то острая форма паранойи, – пожал плечами Людо. – Садись, Дамаль, не стой надо мной аллегорией Укоризны.

– Я говорил Лизе, что из этого ничего хорошего не выйдет…

– У Лизы свое мнение на каждое твое. Или даже два, но это еще требует проверки.

– Твоя сестра сильная девушка, не говоря уже о том, что красивая и умная. – С этими словами Томас все-таки сел на предназначенный ему стул.

Глядя на него, трудно было представить, насколько форма и содержание разнятся в данном конкретном случае. Он был много умнее, сложнее и в целом лучше и интереснее, чем можно было заподозрить, глядя на него со стороны. Но большинство людей, разумеется, воспринимали его таким, каким он им представлялся. Вот и сейчас практически все без исключения девочки, находившихся в кондитерской, многие девушки и даже кое-кто из дам постарше смотрели на него с восхищением и… Ну, да, теоретически и Людо, и Томас знали, что такое вожделение. Вот с этим чувством и смотрели на Томаса представительницы противоположного пола.

А в это время в дамской комнате другая "особа противоположного пола" кипела праведным гневом, зло сопела хорошеньким носиком и сыпала такой отборной бранью, что заскочившая в ватерклозет девушка – ей на беду приспичило "припудрить носик" по-маленькому – вылетела оттуда пробкой, вся красная от смущения и с плавящимися от напряжения мозгами. Она "на лету" пыталась запомнить все те "красивые" и разнообразные, но совершенно незнакомые ей слова, что прозвучали в гулком объеме – зеркала и мрамор – дамской комнаты в считанные секунды ее пребывания там.

– Я…! Ты…! Вы…!

– Ты влюблена в него, моя прелесть, – прошептала покрасневшая от смущения Елизавета и, обняв подругу, прижала к груди.

– Я?! – встрепенулась было "пойманная в силки дичь".

– Ты, – как можно более мягко произнесла Елизавета и погладила Тильду по всклокоченным волосам.

– Я не… – но сила слова покинула вдруг Клотильду ван дер Шенк. – Но… Не… Как…

Слова не шли и не слагались в связную речь.

– Просто, как все люди, – улыбнулась Елизавета.

– Он самовлюбленная бестолочь и холодное с мороза бревно! – Тильда отстранилась от Елизаветы и обернулась к зеркалу. – Ужас!

Ее высокий чуть надтреснутый голос несколько "просел" и охрип от пережитых девушкой эмоций, но в изумрудно-зеленых глазах, смотревших в уходящее в бесконечность зазеркалье, – прямо над дужками очков – гнев и ярость уступили место сомнению и растерянности.

– Ты ошибаешься, майн либер Тилли, – еще шире улыбнулась Елизавета, заглядывая в зеркало поверх головы Тильды. – Дама умный и начитанный мальчик, только он стесняется и своего ума, и своих любимых книг. Кто-то сказал ему, что быть "спортсменом" лучше, чем "ботаником", вот он и старается.

– Ты уверена? – неуверенное сопение прекратилось, а в зеленых глазах вспыхнули волшебные огоньки интереса.