Серебро и золото

Тильда сидела на подоконнике в глубокой нише окна и читала толстый потрепанный том, положив его на обтянутые длинной темной юбкой колени. Ее волосы цвета червонного золота по обыкновению были растрепаны и едва ли не стояли дыбом, горло над воротником форменного жакета – замотано длинным шарфом – внутри школы всегда было знобко, даже если на улице сияло теплое солнце ранней осени – а на руках – шерстяные перчатки без пальцев.

Услышав голос Елизаветы, что случалось с Тильдой отнюдь не всегда, девочка подняла голову – она читала книжку, подтянув колени к груди и низко склонившись над страницей – и улыбнулась в ответ. У нее было славное с тонкими чертами лицо, очень белая кожа и огромные изумрудно-зеленые глаза, которые иногда прятались за круглыми стеклами очков и тогда обычно блекли, а иногда, как сейчас, смотрели поверх тонких металлических дужек и сияли, как настоящие изумруды. Ее очки часто сползали на самый кончик носа, но, по-видимому, Тилли умела управлять этим хитрым процессом, хотя, скорее всего, делала это бессознательно, подчиняясь одной лишь своей интуиции.

– Привет! – сказала она высоким чуть надтреснутым голосом. – А я как раз читала о геральдических знаках. Что изображено на твоем гербе?

"На моем?! О, господи!"

– Я не уверена, что мой род является вполне дворянским, – сказала Елизавета вслух. – Видишь ли, Тилли…

– Твоя кровь не молчит! – тихо, но твердо возразила Тильда, остановив объяснения Елизаветы, и замолчала, засопев, по своему обыкновению, маленьким вздернутым носиком.

– Мы поговорим об этом после, – выдохнула чуть позже девочка и поправила указательным пальцем очки.

Взгляд ее тут же спрятался за стеклами и погас. Просто зеленые глаза, даже не совсем зеленые, а скорее, болотные, зеленовато-желтые…

"Ох!"

– Пойдем в класс? – как ни в чем не бывало, спросила Елизавета.

– А что, уже пора? – удивилась Тилли.

– Да, – Елизавета не могла смотреть без улыбки на выражение "метафизической растерянности", возникавшее по временам на лице Клотильды ван дер Шенк. Как не могла без смеха слышать и слетающие порой с тонких губ девочки bon mots[4] собственного сочинения.

– А где Лютц? – очки начали медленно и как бы сами собой сползать на кончик носа.

– Разве я сторожиха брату моему? – пожала плечами Елизавета. – Скажи, Тилли, а тебя отпустят вечером в кондитерскую Вермейера, если мы тебя пригласим выпить с нами чашку чая?

– Я не пью чай, – очки окончательно спустились на кончик носа, и глаза вспыхнули живой сочной зеленью. – Я пью какао и молоко, но вряд ли моему дяде интересно, для чего я покидаю его дом. Да, он меня отпустит.

– Тогда, в семь? – уточнила свое предложение Елизавета. – Тебя устроит в семь?

– Устроит, – кивнула Тильда, покидая подоконник. – Но вам придется забрать меня прямо от дома. Он, знаешь ли, весьма тверд в своих принципах, мой дядюшка Рейнарт.

– Назови адрес, и мы будем у твоих дверей ровно в семь, – Елизавета вынашивала в душе некоторый план, но претворение его в жизнь зависело не от нее одной.

– Я живу на Кедровом холме, – девочка запихнула книгу в сумку, забросила ту на плечо и пошла по длинному сводчатому коридору рядом с Елизаветой. – В Ветряном проезде.

Ну, что же, если не "Княжья доля", где параллельно реке тянулась улица графа Розенштерна, то, разумеется, "Кедровый холм". Настоящие аристократы – даже не титулованные и не из вполне дворянских родов – жили только в этих районах. Или, вернее, проживали в них преимущественно.

А первым уроком в этот день была история.

– Итак, – Георгина Реомюр отличалась высоким ростом и стройностью. Она и вообще выглядела настолько интересной и привлекательной, что вопрос о ее истинном возрасте появлялся у устремлявшихся к ней мужчин – если появлялся вообще – лишь спустя значительное время после факта знакомства. – Итак, что мы можем сказать об императоре Хальдеберде? Был ли он жесток? Каковы были идеалы этого императора-воина? Что он вообще из себя представлял? Как выглядел? Во что одевался? Что ел и пил?

Разумеется, это были риторические вопросы, но отнюдь не только. Профессор Реомюр любила, когда ученики "умничали", или, когда они, и в самом деле, оказывались умными, любознательными и начитанными.

– Он был здоровый лось! – сказал с места Самуэль де Картуар. – Я видел его меч в соборе Святого Духа, он двуручный, этот меч, я имею в виду, но моих рук, – он поднял перед собой два здоровенных кулака, – на него бы не хватило…

– Он был мужеложец, вот! – выпалила блондинка Забс Вальтерсхаузен, едва только замолчал "могучий Самуэль".

– Факт, не подтвержденный ни одним подлинным документом, – холодно улыбнулась Георгина Реомюр. – Он не был женат. Это факт. И ни одну женщину документы эпохи не упоминают в качестве его любовницы… Но, возможно, он был анахоретом или страдал от какой-нибудь болезни, мешавшей императору проявлять столь привычным способом свою мужественность? Мы этого не знаем… пока. Но, может быть, узнаем в будущем. Этим, дамы и господа, и занимается история. Вам нравится?

– Нравится! – почти дружно ответил класс.