Сереброликая Берегиня (СИ)

  Застонала, личину менять всегда больно, мучительно, молода еще, привыкнет. Выбралась из кустов, грохнулась оземь, мелкие листики взметнулись, легкими бабочками поплыли вниз обратно. Треснуло, зашипело, спина выгнулась кривой дугой. Собраться, побыстрее выпустить зверя в мир смертных, как всегда, не мешкать. Кости хрустнули, полезла серебряная шерсть, миг, поднялась медведицей, в глазах по два зрачка, горит зеленое пламя, вгляделась в тропу, следы свежие, не трудно проследить за оставившими их людьми.

  Берегиня встряхнулась, шерсть на загривке встала дыбом, повела кожаным носом, храпнула. Зверю распознать проще, запахи тянутся, рисуют образы, глаза духа видят по иному, лес полон искр Прави, туман Нави тянется низехонько, все в Явь пальцы сунет, да недотягивается.

  Опустив морду, сереброликая зашагала в след охотникам. Мощные лапы быстро и бесшумно ступали, почва, засланная ковром прошлогодней опавшей листвы, глубоко проминалась. Тонкие стебельки сочной зелени, нашедшие лазейки в хрустящем покрове, поднимались следом, притоптанные, но несломленные, как от неуклюжих человечьих ног.

  Догнала чужаков на полпути к Вратам Нияна. Приготовилась, замерла в отдалении, если не свернут с тропы - смерть, разорвет в клочья, прийдется. Напряглась выжидая.

  Охотники остановились, переговариваются, крупный, черноволосый тыкнул пальцем в сторону, свернул, остальные пошли следом. Забредя глубже в чащу, затаились, оружие на изготовке.

  Берегиня следовала неотступно, мало ли, авось взбредет в дурные башки вернуться на проклятую тропу. Чужаки спрятались, она тоже замерла в недосягаемости людских глаз, принюхалась. В ноздри ударил сильный запах кабана, яростного, налитого молодой силой. Образ вырисовался своеобразный, тонкими нитями улавливаемых струй воздуха: зверь в кустах жимолости, похрюкивает, пятак в земле, корни подрывает, чавкает. Запах исказился, кабан учуял опасность, к поту примешался мускус страха и раздражения.

  Вдруг охотник с пышными светлыми кудрями, прицельно метнул небольшой камень в сторону жимолостных кустов. Испуганно завизжало, гаркнуло, звук перешел в вопль дикого бешенства, эхом разлетелся в стороны. Огромный кабан, глаза красные от дурной крови, кривые клыки наружу, шерсть дыбом, метнулся из укрытия. Дрожа всей тошей, храпя тут же пошел в наступление.

  - Ярек, в сторону! - гневный оклик, огромного, как скала человека, резанул слух, медведица напряглась, смерть близка, но пока не решила, кому выпадет жребий.

  Батур кинулся, резко толкнул кудрявого в сторону. Лезвие кинжала, крепко зажатого в кулаке, выхватило тонкий луч солнца, блеснув золотой искрой в тени сгустившихся крон. Зверь неистово несся вперед, прямо на него, взбешенный, страшный в праведном зверином гневе. Выпученные глаза слепы, туман ярости застлал, желтая пена летит из пасти, цепляется за кривые, уродливые клыки.

  Кузнец напрягся, изготовился, закричал. Боль стегнула по колену, земля дрогнула от удара столкнувшихся, повалившихся тел, кинжал мелькал в воздухе, не находя цели.

  - Не подходи! - заорал Батур, превозмогая усилия, еще кто бросится спасать, - я... сам!

  Боль обрушилась резко, полыхнула яркой вспышкой, в глазах тут же потемнело, ногу обдало липким, горячим. Боров извернулся, острый клык вошел в мягкую плоть правого бедра, затрещало, ткань лопнула под неистовым напором, кровь брызнула, выпачкав кабанье рыло. Кузнец завопил, силы его таяли, попытался оттолкнуть зверя, но тот усилил напор. Уродливая голова дернулась вверх, будто взрыл мордой землю, попер вперед.

  Охотники, разинув рты, словно завороженные наблюдали за схваткой. Трувар первым вышел из оцепенения, жаркая волна прилила к голове, не думай, действуй. Сорвал лук с плеча, легкие наполнились воздухом, замер, прицелился. Тетева врезалась в пальцы, натянул до предела, свистнуло, жила завибрировала, стрела мелькнула как молния, разрезая воздух.

  Кабан замер, острый наконечник вошел в череп, пробив глазное яблоко, мгновение стоял неподвижно, и вдруг рухнул на Батура, придавив мертвой тушей.

  Кузнец не понял, заорал сильнее, мысленно прощаясь с миром, внезапно ощутил слабость борова, вывернул руку с кинжалом. Есть шанс, хватайся! Острие черкнуло по коричневой шкуре, вошло в глотку по рукоять. Тишина, ни всхлипа, ни храпка. Кабан не шелохнулся и Батур полнее ощутил придавившую его тяжесть.

  Батур пошевелился, вроде сам жив, толкнул обмякшего борова. Со свистом втянул воздух, легкие горят, наорался. Рахдай и Станевук подскочили с двух сторон, нависли. Ярек оцепенел, его била крупная дрожь, одеревенелые ноги приросли к земле, смерти избежал чудом, если б не кузнец, хоронили бы.

  - Зажмите рану! - крикнул Трувар, бросил лук на землю, сам подскочил к Батуру, упал на колени. - Кровь надо остановить! Истечет ведь!

  Руки сами потянулись к краю рубахи, ухватился, пальцы сжались судорожно, крепко. Затрещало так, что смолкли сверчки, рокотавшие в перепрелой листве. Оторванный кусок ткани Трувар быстро повязал чуть выше кровавого месива, затянул потуже, не обращая внимания на мучительные стоны.

  - Встать сможешь?