Сереброликая Берегиня (СИ)

  - Чего ж тогда бегал к ней? За Калеську выспрашивал, да выпрашивал?

  - Я ж и догнать могу, Ярек! Схлопочешь по затылку, не посмотрю, что из-за Батура не увернешься.

  - Ой, да все знают ту срамоту, не отмахивайся.

  - И чего-то там все знают?

  - Калеська к Островице хаживала после ваших... гм... сеновалов с Кудряной. Ты ж от одной, да к другой. Та, видать, нашептала чего на немощность в портках, а?

  - Ах ты ж гаденыш!

  - Полно собачиться, - гаркнул Станевук, перехватил кабаньи ноги повыше, тяжелая туша, из вспотевших ладоней так и норовит выскользнуть. - Про Островицу ходят всякие слухи. Отшельница, нелюдимая старуха, живет на отшибе. Люди сторонятся ведающую мать, и все же в тихую время от времени шастают к ней. Она и подлечит, и повитуха к тому же знатная. Не тайна, что знает наговоры всякие, привороты, присушки, заговоры. Те кто приходит к знахарке помалкивает. Старуха злого не делает, черные порчи, мороки поставила под запрет, и кто переступает порог ее дома с дурным умыслом, тому от ворот поворот. Хм... Присказка у ней завсегдашняя: "С нечистью водиться - в ладу не ужиться". Хотя слухи упорно твердят, знахарка от Нави неотступна, и ежель чего удумала, и нечистыми силами для дела не побрезгует.

  Шли, казалось, мучительно долго. Золотой диск уже висел в зените, когда наконец горе-охотники выбрели на опушку. В открытом, стволы не мелькают, дорога чище, до Новгорода заторопились шибче. Батур обмяк, плавал в тумане боли, но почуяв, что дом близко, встряхнулся.

  В граде его сразу поволокли к знахарке. В бреду, полумертвого втащили в ее хатенку. Старуха глянула, всплеснула иссохшими руками, нахмурилась. Скрюченный палец, косточка обтянутая кожей, указал в сторону грубо выструганной широкой лавки подле стены у большой выбеленной печи. Изможденный Ярек застыл на пороге, переступить не решился, щеки впали, щетина торчит иголками, лицо бледное с желтизной, как плохо выстиранное белье бабы Анки.

  Трувар напрягся, собрав во едино оставшиеся силы, протащил тяжёлую ношу в помещение, уложил на твердое.

  - Охо-хо, - Островица покачала головой, седая прядь выбилась из-под тряпицы, покрывавшей сбившиеся кудельки. Кряхтя, хмурясь, пристально вгляделась, плох кузнец, как бы не помер. - Э-э-э, как тебя угораздило! Без доброго кузнеца в граде туго придется!

  - За зря хоронишь его, старая! - крикнул Ярек, у входа отдышался, решился, вошел внутрь, грозя знахарке пальцем.

  - Кто ж его хоронит? Ты бы помалкивал, непутевый! Ишь, храбрец нашелся, больно вспыльчив, да заносчив! На ноги я Батура поставлю, да только не скоро это случится, рана, сам видишь, серьезная, вот и придется новгородцам его не малое время ждать!

  Ярек втянул голову в плечи, храбрость кончилась. Тряхнул слипшимися кудрями, глянул исподлобья, нашлет еще порчи старая ненароком, или выхаживать не станет, когда придется, а что придется, можно не сомневаться даже.

  - Я погляжу умельцы все ж есть, - голос скрипучий, Островица склонилась над бедром, разглядывая тряпичный жгут, резко вскинулась, не по старчески острый, колючий, выцветший взгляд выхватил оторванный край рубахи, - Твоя работа, молодчик?

  - Моя, - сухо выговорил Трувор.

  Знахарка изучающе прищурилась. Обсмотрела сперва широкие плечи, бугрящиеся мускулами руки даже под плотной тканью не скроешь, остановилась на луке, внушительный, висит, как прирос, чтоб тетиву натянуть недюжая сила нужна. Вздернула подбородок, вперилась прямо в глаза.

  Трувар поежился, стиснул челюсть. Необозримая ледяная длань накрыла затылок, неведомый холод пробрал до костей, раздражение влажными липкими жабьими лапками проляпало по коже. Вроде ничего страшного в старухе, но странная какая-то, неприятная. Худощавая, маленького роста, сморщенная, как урюк, в поношенной обвислой одежде.

  - Э-ки, смышленый какой, - Островица прищелкнула языком, - Это ты верно придумал. После с Батура должок спросишь. А теперь ступайте, нечего вам здесь боле делать. Ступайте, молодчики. Дале сама разберусь.

  Глава 5

  Ночью Трувар не мог уснуть, вернувшись к братьям во временное жилище, пока новгородские мастера выстраивали отдельные княжеские хоромы, он лежал в постели без сна, ворочался с боку на бок, перебирая в мыслях события минувшего дня. Зеленый огонь, полыхавший в глазах медведицы с серебряной шкурой стоял перед мысленным взором, неотступно преследуя сознание. Подобное чудо никогда не доводилось встречать прежде, если, конечно, не привиделось, а то чего только не взбредет с перепугу. Схватка, кровь, растерянность, вот тебе и злая шутка воображения. Но Ярек твердил, что Сереброликая Берегиня медведицей бродит по лесу, Врата какие-то стережет. Сказания из неоткуда ведь не берутся. Или берутся?

  До самого утра Трувар так и не уснул. Рассветные лучи, едва согревающие, легкие, тонкими пальцами проложили туманную дорожку в новый день.