Серебром и солнцем (СИ)

- Нет, постой. Ты сама не веришь в то, что говоришь. Зачем ты сейчас всё это мне сказала, глупая? Я же должен немедленно броситься к Латэ и доложить: «План провалился, она нас раскрыла!»

- Я не хочу тебе лгать, - тихо призналась Мира, и внезапно почувствовала, что успокаивается, боль и злость уходит. Да, это было верное решение - раскрыть карты. Доверие к Карлу - поняла она, - значит для нее слишком много, она не станет играть с ним в ту же игру, что с Гектором. - Я не хочу лгать пять, десять лет подряд, пока будут идти поиски! - она сделала последнюю отчаянную попытку вырваться, и теперь Карл отпустил её. - Я не хочу, чтобы между нами стояла эта стена. Ненавижу её! Я не буду лгать тебе в глаза, даже если ты сейчас обманываешь меня. Я сказала!

- Но я не обманываю тебя!

- Ты никак не докажешь мне, что я ошибаюсь!

Минуту охотник соображал, что ответить, но ничего не придумал.

- Ну вот, теперь ты понимаешь, - успокаиваясь, заметила Мира.

- Тогда пари? – улыбнулся Карл. – И, если ты его проиграешь, если, войдя с избранным в церковь святого Микаэля, поймёшь, что ошибалась, то немедленно должна будешь попросить у избранной исцеления… для себя!

Мира отступила - он будто снова ударил ее... серебром:

- Мне… исцелиться?

- Да, тебе. Будешь первой carere morte, пострадавшей во славу новой науки. Что ты так смотришь, словно ужасаешься кощунству? Тебе не сложно будет исцелиться.

Она рассмеялась, торопливо прерывая его:

- Хорошее пари! А что, если я его выиграю?! Я проиграю и свою жизнь, и жизнь избранного!

Охотник промолчал.

- Почему ты уверен, что Латэ на нашей стороне?

- Просто, я знаю. Если б глава хотел другого, разговор с тобой был бы коротким, не роман в восемь лет длиной с «обманутым доверием»! Думаешь, у ордена нет быстрых и эффективных методов принуждения carere morte? Что ж, прощаемся. Мне пора в Академию, доложить… об успешном прохождении тобой испытания. Да, и воду отдай всё же мне. Ещё разобьёшь.

Мира покорно передала ему все пузырьки с водой из Источника.

- И ты мне говоришь об исцелении! – заметила она. – Ну, не смешно ли?

- А что здесь особенного? Ты же веришь в возможность исцеления?

Мира глубоко вдохнула, безнадёжно глядя вдаль. Скучный, странный разговор. Что здесь объяснять?

«Но почему, чёрт возьми, дрожит-срывается голос?»

- Не для себя, - как могла сухо сказала она. – Таких, как я, уже никто и ничто не спасёт. Пари не считается.

- Нет, считается! – отрезал Карл. - Не разочаровывай меня, мышка, а то не стану тебе помогать. Я когда-то поверил в возможность исцеления для carere morte, глядя на тебя! И закончи работу для Крауса поскорее, - при упоминании этой работы он помрачнел. Мира поняла: охотник думает о том же, о чём думал Краус, давая вампирше то задание…

- Не распоряжайся! – она нашла в себе силы шутливо нахмуриться, а голос всё равно предательски дрожал. - Ты пока не глава ордена.

Долго они молчали, думая каждый о своём. Он смотрел на неё, и ей казалось, он видит чудовище из Бездны в её глазах. Она смотрела на серую площадь Театра Греди за его спиной, и он думал, как беспощадно она холодна и чужда до сих пор.

- Сегодня мы… далеко зашли, - сказал, наконец, Карл. - Я устал.

Тогда Мира обернулась к нему, но уже отвернулся он.

- Да, слишком далеко, - согласилась она. - И я устала, охотник.

Глава 18

ДВЕ ТЫСЯЧИ ЖИЗНЕЙ

На Вокзальной площади Мире очень не понравились две тёмные фигуры, маячившие неподалёку от её дома. Решив не выяснять, не за ней ли они пришли, она помчалась к чёрному входу. Дверь в квартиру она оставила приоткрытой, чтобы просматривался коридор, открыла окно и забралась на подоконник, захватив тетрадь, стальное перо и чернильницу.

Толстая тетрадь в синей кожаной обложке была чистой. Ни словечка. «Пора начинать работу», - вздохнула Мира, обмакивая перо в чернильницу.

Но: две тысячи имён!

- …Мне нужны имена всех, убитых тобой, - потребовал два дня назад судья Краус, услышав о её желании вступить в орден. - Все, убитые тобой, и все, инициированные тобой.

- Убитые мною… охотники?

- Все, убитые тобой, люди, - он встал из-за стола, прошёлся по комнате, оглядывая её, прикидывая что-то.

- Двадцать один год. Примерно, - Краус снова задержался на ней взглядом, - одно убийство в неделю. Но за четыре года хищничества будет не меньше тысячи, а за годы дневного бодрствования…

- В годы дневного бодрствования я была на строгой диете по приказу Дэви. Одна жизнь в месяц.