Серена

– Ждет в столовой, – доложил управляющий. – Хочет устроиться к нам на кухню, на прежнюю свою работу.

– Но где она пропадала все это время? – спросил Пембертон.

– Жила на отцовской ферме в Кольт-Ридж.

– А младенец сейчас с ней?

– Нет.

– Кто присмотрит за ребенком, пока она работает?

– Старая вдова, что живет по соседству. Девица говорит, что будет жить там и приезжать в лагерь на поезде. – Кэмпбелл помолчал. – Она хорошо у нас работала, пока не уволилась прошлым летом.

– По-твоему, я остался ей должен? И эта работа по праву полагается ей? – спросил Пембертон, уперев прямой взгляд в управляющего.

– Я хочу лишь сказать, что она хорошо работала. Даже если она не нужна нам прямо сейчас, одна из посудомоек уходит в конце месяца.

Пембертон оглядел свой стол. Смятая записка с напоминанием позвонить Харрису, нацарапанная им ранее, лежала на листе с планом Серены по строительству новой железнодорожной ветки. Пембертон уставился на точную передачу топографии на эскизе, на тщательно выведенные угольным карандашом градусы подъема, которые Серена вымеряла собственноручно.

– Сперва мне придется обсудить это с миссис Пембертон, – сказал он Кэмпбеллу. – Через час вернусь.

Сев на лошадь, он покинул лагерь, пересек ручей Форк-Крик и, лавируя меж пнями и продираясь сквозь обломки ветвей, начал подниматься на хребет. Там на склоне он нашел Серену, которая давала указания бригаде лесорубов. Рабочие расположились вокруг ее мерина в вольных позах, но слушали внимательно. Когда бригадир получил ответ на свой последний вопрос, рубщик отправился делать надсечку на стволе раскидистого тюльпанного дерева – единственного оставшегося на всем хребте. Серена наблюдала за работой, пока за дело не взялись пильщики, а затем поскакала к ожидавшему ее мужу.

– Что же привело тебя сюда этим утром, Пембертон?

– Я поговорил с Харрисом. Министр Олбрайт звонил в выходные и хотел условиться о встрече. Харрис говорит, он не против приехать сюда.

– Когда?

– Олбрайт расшаркался перед нами и в этом смысле. Говорит, что готов встретиться в любое время, хоть сегодня, хоть в сентябре.

– Тогда уж лучше сентябрь, – решила Серена. – Чем бы ни кончилось дело с парком, нам лучше подольше валить лес. – Задумчиво кивая, она бросила взгляд за крону обреченного тюльпанного дерева на вершину хребта, где над ручьем Хенли едва успели приняться за работу первые бригады лесозаготовителей. – За последние полгода мы добились неплохого результата, несмотря на сложные условия.

– Да, – согласился Пембертон. – Такими темпами года через полтора здесь вовсе не останется работы.

– Я думаю, еще скорее, – поправила его Серена. Мерин фыркнул и топнул ногой, и хозяйка, слегка подавшись вперед, погладила шею арабского скакуна, успокаивая и ободряя его. – Поеду проверю, как там другие бригады.

– Есть еще одно дельце, – остановил ее Пембертон. – Кэмпбелл доложил, что в лагерь прибыла дочь Хармона. Хочет опять устроиться работать на кухне.

– Что думает Кэмпбелл? Это необходимо – нанять ее?

– Да.

Серена продолжала гладить лошадь, но смотрела уже на мужа.

– Помнишь, я сказала на станции, что больше ей ничего от нас не получить?

– Плата останется прежней, – возразил Пембертон, – а жить в лагере, как и раньше, она не будет.

– Пока мать работает, кто позаботится о малютке?

– Его подержит у себя соседка.

– Его? – повторила Серена. – Мальчик, значит…

Пила смолкла на несколько секунд, пока рубщик закладывал под лезвие очередной клин. Подняв левую руку, Серена положила ее на луку седла. Правая рука, державшая поводья, тоже легла рядом.

– О том, что ее опять наняли, сообщи девушке сам, – решила Серена. – Только ясно дай понять, что у нее не может быть никаких иных притязаний. И у ее отпрыска тоже.

Поперечная пила возобновила работу; быстрые движения полотна взад-вперед были похожи на вдохи и выдохи, словно само дерево силилось отдышаться после быстрого бега. Арабский мерин вновь ударил копытом в землю, и Серена сжала поводья в кулаке, готовясь развернуть голову лошади в сторону ближайшей бригады лесорубов.

– Вот еще что, – добавила она. – Проследи, чтобы ее и близко не подпускали к тому, что мы едим.

Лошадь и всадница двинулись сквозь снежные сугробы дальше в глубь леса. Серена сидела прямо, с безупречной осанкой, а копыта мерина почти презрительно опускались на выбеленную землю. «Вот она, врожденная гордость», – подумалось Пембертону.

По возвращении в лагерь он сразу направился в столовую, где в одиночестве сидела Рейчел Хармон. На девушке были начищенные, но изрядно разношенные черные полусапожки и потускневшее сине-белое ситцевое платье – надо полагать, самое нарядное в ее гардеробе. Огласив свое решение, Пембертон спросил, все ли она поняла.

– Да, сэр, – ответила Рейчел.

– И насчет того, что произошло с твоим отцом. Ты своими глазами видела: мне пришлось защищать свою жизнь.