Серена

– Лишь бы так и вышло, – вздохнул Данбар. – Не ровен час, прикроют лагерь – и что тогда? Трястись нам в товарных вагонах в поисках лучшей доли…

– Только Олбрайт и адвокат Рокфеллера, – сообщил Пембертон тем же вечером, пока они с Сереной готовились ко сну. – Олбрайт не захотел тащить сюда политиков штата. Мол, даже возьми они с собой Уэбба и Кепхарта, за нами все равно останется преимущество пять к четырем.

– Хорошо, тогда мы уладим этот вопрос раз и навсегда, – сказала Серена, задержав взгляд на дорожном сундуке у изножья кровати, в который Пембертон еще не заглядывал. – Иначе он поставит под угрозу более важные дела.

Серена стянула с себя джодпуры и уложила их в шифоньер. Робкий перестук, послышавшийся над головой, возвестил о начале ливня, обещанного тучами, которые весь день скапливались над вершиной горы Ноланд. Дождь уверенно набирал темп, и вскоре жестяная крыша дома загрохотала под его натиском. Начавший раздеваться Пембертон лишний раз напомнил себе достать из шкафа в холле охотничьи сапоги. «Не переживайте из-за вечернего дождя, – еще днем посоветовал ему Гэллоуэй. – Мама говорит, к утру прояснится. Она уповает на это не меньше нашего».

Серена отвернулась от шифоньера.

– Что он собой представляет, этот бард Аппалачей? Поделись впечатлениями.

– Упрям и раздражителен под стать своему приятелю, шерифу Макдауэллу, – ответил Пембертон. – Едва нас успели представить, как Кепхарт объявил: ему приятно сознавать, что, когда я умру и мой гроб сгниет и развалится, я начну питать землю, вместо того чтобы разорять ее.

– Очередная ошибка Кепхарта, – определила Серена. – Уж я-то сумею этого не допустить. Что еще?

– Кроме того, он чересчур много заливает за воротник и вовсе не похож на святого, каким его рисуют газеты и политики.

– Ничего иного им не остается, – заметила Серена. – Он ведь их новый Мьюр.

– Гэллоуэй говорит, что завтра мы будем проезжать мимо хижины Кепхарта и у тебя будет шанс встретиться с великим.

– Мы и без того довольно скоро познакомимся, – возразила ему жена. – И потом, завтра мы с Кэмпбеллом вбиваем колышки там, где пройдет наша новая ветка.

Серена выбралась из нижнего белья. Поедая жену глазами, Пембертон невольно задумался, наступит ли такое время, когда ее нагота перестанет его оглушать. Не в силах вообразить подобную нелепость, он рассудил, что красота Серены подобна неким законам математики и физики, непреложным и неизменным. «Во всей красе она нисходит»[18]. Слова, произнесенные много лет назад голосом учителя, сухим как меловая пыль, душившая воздух школьного класса, – часть стихотворения, на которое Пембертон обратил внимание лишь для того, чтобы высмеять его сентиментальность. Но сейчас он признавал истинность образа, ибо красота Серены была в точности такова – и мир берег эту красоту, окружал своей защитой, позволяя оставаться незамаранной.

После страстного соития Пембертон долго лежал, вслушиваясь в тихое дыхание Серены, которое мешалось с шумом бьющего по крыше дождя. Теперь она спала крепко: по ее словам, погружалась в такие глубины, куда уже не доставали кошмары. И так было с той поры, как она провела почти двое суток в конюшне с орлом: в те две бессонные ночи кошмары тоже приходили, но так и ушли ни с чем, подобно призракам, которые обнаружили дом, где некогда пугали обитателей, внезапно опустевшим.

Ночью дождь прекратился, и к полудню в лазурном небе не осталось ни единого облачка. Гэллоуэй называл вылазку разведкой, а не охотой: им предстояло искать следы или помет, тушу свежеубитого оленя с вырванным сердцем, – но на всякий случай Пембертон достал из ружейного шкафа в холле винтовку.

Подойдя к конторе, он увидел на крыльце не только самого Гэллоуэя, но и его мать. На ней было то же строгое платье, что и прошлым летом; лицо выглядывало из недр черного атласного чепца, будто из пещеры. Сабо старухи были выточены из красноватой древесины, похожей на кедр. Выглядела она отчасти комично, но в то же время, как ощутил Пембертон, в ее облике проглядывало и какое-то приводящее в замешательство инобытие, которое витало в этих горах и не подчинялось доводам рассудка.

– Она любит прогуляться в такой прекрасный денек, – объяснил Гэллоуэй. – Говорит, это согревает кости и помогает крови течь живей.

Пембертон подумал, что под «прогулкой» следопыт разумеет крыльцо конторы, однако, стоило ему подойти к «паккарду», слепая старуха тоже заковыляла к машине.

– Она же не поедет с нами?

– Бродить по лесу мама не станет, – заверил его Гэллоуэй. – Только прокатится.

Не дав Пембертону и шанса возразить, лесоруб распахнул заднюю дверцу «паккарда» и помог матери устроиться на заднем сиденье, после чего сам уселся рядом с хозяином.