Серенада на трубе

Я совсем уже решила пойти в кино. Мне было так грустно, что только фильм со Станом и Браном мог бы мне помочь, но такой, в котором не было бы единоборства со сливками, этим я была сыта по горло. Думаю, значит, они очень много зарабатывали, если позволяли себе повторять без конца одни и те же трюки. Правда, публика смеется на десятый раз, как и в первый, но какая публика? Если говорить о лоботрясах из ремесленной школы, то думаю, что они смеются с самого рождения и никто не может остановить их, все равно они будут непрерывно гоготать и выкрикивать когда заблагорассудится, но есть же на свете и тонкие люди, которые не считают кинематограф коробкой с мятными леденцами. Есть такие, которые уходят с фильма, хотя и заплатили за билет. А другие просто–напросто спят, потому что фильм скучный, и им ничуть не стыдно, поскольку они заплатили четыре лея. Манана часто так спала, спала и довольно громко похрапывала, но меня совсем не тревожили свистки вокруг, я разрешала ей продолжать в том же духе, ибо никогда не сомневалась в ее искренности, не думаю, чтобы она хоть раз произнесла настоящую ложь, а ее молчание в Каменном доме разве не означало протеста?

Я дошла до улицы Ювелиров, узкой улицы с витринами, скрытыми под каменными сводами; приходилось идти между двумя туннелями, с одной и с другой стороны улицы, и свет в этих туннелях исходил больше от настоящих бриллиантов, покоящихся на бархатных ложах, чем от подслеповатых ламп, висящих у потолка. Я полагаю, так оно и было задумано. Драгоценности должны сверкать прежде всего, чтобы привлечь внимание к тому месту, куда они прикреплены, а потом уже ты спрашиваешь, что это, золото или платина оправляет бриллиант или изумруд. И только после этого замечаешь, морщиниста ли дама, которая его носит, или у нее кожа вроде индийской шали, толстая она или худая, — все это замечаешь только под конец, хотя мне кажется кощунством ожерелье из жемчуга под двойным подбородком. Да. Драгоценности настолько независимы, что лишь женщина по крайней мере равно неповторимая может носить их, не боясь пойти на компромисс. А на многих ли женщинах можно поставить марку: «изготовлено в единственном числе»? Так что я за фальшивые драгоценности. Они лучше представляют категорию того, кто их носит, тут ведь есть стекла всех цветов, и каждый может найти свой оттенок. Фальшивые драгоценности продаются на килограммы во всех парфюмерных магазинах и на рынке и получили во всем мире такое распространение, что я начинаю верить в искренность женщин. А драгоценности у Грамона были до того настоящие и такие несказанно красивые, что на всей витрине, затянутой бархатом, лежал всего лишь один камень: гигантский тысячегранный бриллиант.

Я постояла, посмотрела и потом вошла.

— Кто покупает камень с витрины?

— Добрый день, — сказал лысый господин за прилавком. — Добрый день.

— Кто его покупает? — спросила я.

— Вам кого нужно? — спросил человек.

— Вы господин Грамон?

— Да, — сказал он.

— Добрый день, господин Грамон. Кто покупает этот камень?

— Бриллиант? — спросил он.

— Это настоящий бриллиант, ведь верно?

— Почему вы меня спрашиваете? — удивился он и недоуменно посмотрел на меня.

— Я думала, это сделано на заказ, — сказала я. — Мне хотелось бы знать, кто будет его носить.

— Нет, не на заказ, — сказал он, — но кто–нибудь его купит.

— Если женщина уродлива, не продавайте ей, — сказала я.

— Что? — переспросил господин Грамон и поднял очки на лоб.

— Не продавайте его, если это будет не святая дева Мария, — попросила я.

— Что случилось? — спросил господин Грамон и посмотрел на меня в упор.

— Ничего не случилось, но если женщина уродлива, то это будет преступление, так и знайте.

Господин Грамон не ответил, и в тишине было слышно, как тикали стенные часы в металлической оправе.

— Если хотите, я вам продемонстрирую, — сказала я.

— Не понимаю, — сказал господин Грамон.

— Господин Грамон, разрешите мне примерить этот бриллиант.

— Вам? — спросил он и опустил очки на нос.

— Да, — ответила я, и он посмотрел мне прямо в зрачки.

— Это уж слишком, мадемуазель, вы слишком много просите, — сказал он и слабо улыбнулся.

— Нет, не много. И это для вашей же пользы, господин Грамон. Разрешите мне примерить бриллиант. Мне это невыгодно, так и знайте, но я примерю. Я принесу эту жертву в любое время.

— Жертву? — спросил господин Грамон и почесал себе лысину. Жертва — примерить бриллиант?

— Да, господин Грамон, разрешите мне его примерить, я очень вас прошу, это для вашей же пользы, я ведь уже сказала.

— Почему вдруг вам его мерить?

— Господин Грамон, этот бриллиант не всякий может носить.

— Нет. Конечно, — сказал он, — у кого же столько денег?

— Я не о деньгах говорю, господин Грамон.

— Да? — спросил он.

— Да.

— Тогда подождите минутку, я сейчас вернусь.

Он встал и исчез за плюшевой занавеской. Потом вернулся назад, держа в руках коробочку.

— Примерьте этот, — сказал он и протянул мне коробку.

— Нет, я хочу именно бриллиант.

— Примерьте, — сказал он, — это тоже бриллиант.

— У вас есть зеркало? — спросила я, и он указал мне на зеркало в шкафу. — Можно?