Серенада на трубе

Я тоже попросила последний ряд и вошла в зал. Народу было мало. И все же, чтобы занять место, пришлось побеспокоить одну из тех парочек, что ждут не дождутся, когда в зале станет темно. Их можно сразу узнать по тому, как они сидят, — прямые, добропорядочные и уж до того нравственные… Я всегда не переносила ханжества, в особенности у зрителей, которые ходят на детские фильмы. Речь идет здесь не об извращении. Просто фильмы для детей демонстрируются без перерыва, можно смотреть их по два и по шесть раз, не выходя из зала, свет зажигается только в конце, когда уже все позади, так что, если ты купишь билеты в последний ряд, валяй хоть с самого начала целуйся, как сумасшедший, и нечего прикидываться дурачком.

Центр зала был почти пуст. В общем–то, он был совсем пуст, только посередине, как раз в самой середине, сидел старик. Со спины он был похож на пенсионера. У него были голова и пиджак пенсионера. Понимаете, из тех домашних пиджаков, которые быстро снимаешь с гвоздя, если нужно пойти за хлебом, или купить керосину, или уйти из дому от шести до восьми. Не знаю, какая из этих ситуаций годилась для старика в центре зала, но, во всяком случае, он лихорадочно ждал, когда фильм начнется и когда он кончится. Он сидел съежившись, втянув голову в плечи, и от того, как он наслаждался жизнью, хотелось плакать.

Зато в первых рядах веселье было в самом разгаре. Мелкая ребятня сновала взад–вперед, перелезала через спинки стульев, мяукала и лаяла. Вначале я подумала, что ребята пришли одни, и как раз собиралась найти поближе к ним место, когда вдруг увидела сорванца в клетчатой кепке, с которым брала билеты; смешавшись с остальными, он смеялся и, кажется, вопил громче тех, но вот в одном из входов появилась женщина, и моментально в зале воцарилась гробовая тишина… Та тишина, которая предшествует всем началам и всегда наступает после конца. Женщина была ростом метр девяносто, и мне показалось, что ребята испугались такой высоты. Но она прошла вперед и произнесла речь, после которой два мальчика и две девочки начали раздавать мятные леденцы. А потом она увидела моего постреленка.

— Was ist mit dir?[64] — спросила она. — Ты кто? Уходи отсюда, там свободных мест много.

И она показала рукой на зал.

Я не поверила, но паренек прошел до конца ряда и, притворившись сперва, будто он остается там, на крайнем месте, подошел ко мне.

— А ну ее к черту, эту их тетеньку, — заявил он, — если хочешь знать, они даже меня не интересуют.

— Да нет, интересуют, только делать тебе нечего, Личинка, — сказала я.

— Личинка — это от какого слова? — осведомился он.

— Личинка — от личности.

— Жаль, — сказал он. — Я думал, что от острова «Личинкоко». Слышала про такой?

— Нет.

— Жаль. Мировой остров. Я там император.

— Да? А я и не знала. Ну, тогда скажем, что это от острова.

— Теперь уже нельзя сказать, — заявил сорванец. — Раз сказала, Личинка — личность, тогда все, дело кончено.