Сережка — авдеевский ветеран

— Чего ты его щекочешь? — крикнул тот монтажник, который раньше стоял на крыше. — Ты дело делай, а не щекочи!..

Но Конон уже зацепил крючком краешек ремешка и пробовал теперь просунуть его в пряжку.

Миха всё посматривал то на Конона, то на ремень у себя на животе, а потом вдруг рявкнул и кинул обе лапы вперёд, как будто хотел обнять Конона.

До Конона было ещё добрых полтора метра, а то и больше, но он откинулся назад, а медведь, потянувшись лапами, рявкнул снова, и Конон опять отшатнулся, торопливо задёргал крючком и рванул им сперва слегка, потом посильней. И вдруг ребята увидели, как и монтажники, и Пётр Васильич со сторожем, и те, кто им помогал медведя удерживать, — все валятся спиной в кучу малу, а медведь стоит уже без пояса на брюхе и смотрит на Конона…

Вокруг стало так тихо, как и на самом тихом уроке не бывает…

Медведь коротко зарычал, и Конон отбросил в сторону железный свой прут — быстро, как по команде.

Медведь зарычал снова, и Конон тоже, словно по команде, повернулся не очень ловко и пошёл от него, сгорбившись, — сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей, и тут Миха опустился на все четыре лапы и, взбрыкнув, прыгнул вслед за Кононом, потом приподнялся, глядя ему вслед, да ка-ак рявкнет!..

Конон бросился бежать, налетел на железобетонный столб, подпрыгнул и пополз вверх, перебирая руками и ногами так ловко, будто всю жизнь тем и занимался, что по таким столбам лазил… Прошли считанные секунды, а он уже долез до самого верха и замер там, вцепившись в кронштейн.

А медведь опустился на все четыре лапы, постоял немного, вытянув морду к земле, а потом сел, развалившись, и стал спокойно почёсываться…

Что тут началось вокруг медведя — сперва ничего нельзя было разобрать!

Взрослые стали на всякий случай отгонять подальше детишек, да только кто же это, интересно, подальше отойдёт, если вот он, во дворе, сидит Миха, и никто ещё не знает, что будет дальше…

Мальчишек становилось всё больше и больше, и взрослых уже собралось, как болельщиков вокруг футбольного поля, никак не меньше…

Стояли шум и суета, и одни говорили, что кто-то уже побежал за милицией, другие — что Пётр Васильич кого-то послал за ружьём, а третьи громко кричали:

— Ну и беги теперь в тайгу, Миша!.. Чего сидишь, дурачок…

А сверху слабым голосом просил Конон:

— К столбу его не подпускайте…

Снизу ему охотно отвечали:

— Ты б уже слез давно!

А Конон говорит таким голосом, как будто вот-вот заплачет:

— Не могу!..

— Да он тебя не тронет — это ты ж его отпустил…

А медведь сидел себе, почёсывался, по сторонам поглядывал. Вот интересно: в клетке, бывало, ни минуты не посидит, всё ходит и ходит, а тут выбрался на волю — и сел…

— Эй, Потап, ты в тайгу шпарь, пока тебя не заарестовали!

Егорка увидел, что к Петру Васильичу, рукой придерживая кобуру, пробираются через толпу два милиционера.

— Конечно, пристрелить его, чтобы беды не наделал!

И Егорка заработал локтями, пробираясь к Петру Васильичу.

Пробравшись, он увидел около директора чёрного старика из музея.

— Послушайте, э-п-послушайте! — тонким голосом говорил старик и пытался взять Петра Васильича за пуговицу.

А Пётр Васильич чуть не кричал:

— Поймите, мне некогда!.. Да поймите же наконец!

Вдруг Егорка услышал рядом очень странную речь:

— Ви ест господин директор эта школа?..

Напротив Петра Васильича стоял невысокий белобрысый человек в вельветовой куртке и в тёмных очках, а рядом с ним улыбался Петру Васильичу и слегка кланялся низенький краснолицый толстяк, лысый и почти безбровый, отчего полное лицо его походило на блин.

— Разрешит представляйт вам западногермански специалист господин Вилли Функ, — сказал человек в тёмных очках.

— Очень приятно, — сказал Пётр Васильич и слегка поморщился. — Правда, не очень вовремя…

Этот, в тёмных очках, заговорил по-немецки, и краснолицый толстяк заговорил тоже, засмеялся и замахал руками, похлопал дружески Петра Васильича по плечу, а потом указал пальцем на медведя и вдруг быстрым движением сделал руки так, словно держал в них ружьё.

— Господин Вилли Функ отлично понимайт ваш трудный забот с этот ужасни звер, — сказал белобрысый. — Но он будет помогать вам как друг. Господин Вилли Функ ест известии специалист металлургия, но господин Функ ест знаменитый егер… как это… охотник! В Африке он имел стреляйт много лев!

«Так вот это кто! — понял Егорка. — Это те самые немцы, которые были на пасеке у отца — «карош русский пасек!..»».

— Ничего-ничего, не беспокойтесь, мы сами управимся, — сказал Пётр Васильич.

И белобрысый снова заговорил по-немецки, и опять быстро залопотал, улыбаясь, краснолицый толстяк.

— Господин Вилли Функ ценит ваш… как это… скромност! Но он всегда иметь закон чести — всегда помогайт беда… Сейчас он будет избавляйт несчастий дети унд все люди этот дикий сибирски звер!

Пётр Васильич открыл было рот, но толстяк снова похлопал его по плечу, а тут кто-то подал ему сбоку уже собранное ружьё с чёрными длинными стволами, и оно заблестело в руках толстяка белым, будто никелированным замком…

А белобрысый сказал: