Сергей Бондарчук. Лента жизни

«После “Войны и мира” я работал главным редактором “Мосфильма”, – вспоминал Василий Соловьёв. – В нашем сценарном портфеле появился сценарий Анатолия Софронова. Главными героями в этом сценарии были Брежнев, Суслов и Гречко. Я прочитал и понял, что снимать это нельзя. Но директор студии Сурин вызвал меня и сказал:

– Василий Иванович, я знаю, что вы дружите с Бондарчуком, поговорите с ним, объясните по-хорошему, как это важно, как это нужно студии, пусть он сделает это.

Я Сергею отдал сценарий. Он спросил:

– Ты-то хоть читал?

– Читал.

– Ну и как?

– Написал Софронов, но это не музыкальная комедия.

Бондарчук прочитал, а читал он очень быстро, позвонил Сурину и сказал:

– Я это делать не буду.

Сурин ответил:

– Тогда звони Ермашу сам.

Сергей позвонил. Ермаш позвал его к себе.

– Ну и что, что плохая литература? – начал уговаривать Бондарчука председатель Госкино СССР. – Ну какой тебе нужен писатель? Любого в ЦК пригласят и попросят переделать так, как тебе нужно. Герои зато какие!

Сергей любил в таких случаях что-то бурчать в ответ. Так сделал он и сейчас, а потом сказал, как отрезал:

– Не буду! Это не герои, это – должности».

«Потом состоялась встреча в министерстве, – вспоминал Сергей Фёдорович. – Трое было на этой встрече, и Гречко сказал: “Надо сделать картину”. Я говорю – сценарий плохой. Гречко говорит: “А ты сам сделай!” – “Ну, – говорю, – я не сценарист”. – “Нет, мы знаем, – сделаешь. Мы тебе всё дадим”. И он подарил мне книжку. А я стал думать. И решил тогда к тридцатилетию Победы снимать “Они сражались за Родину”».

Я узнала о том, что мой отец начал снимать фильм «Они сражались за Родину», на съёмочной площадке в фильме Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья», который снимали на «Ленфильме». Сыграть Марию Волконскую была моя мечта. И я, вспоминая слова моего отца: «Что же ты теперь будешь играть?» – с огромной радостью думала: «Есть, есть у меня, папа, такая роль!» Моя Мария Раевская, будущая Волконская.

А в это время группа, возглавляемая моим отцом, выехала в станицу Клетскую, где степь прерывается Доном. Я была счастлива от того, что главным оператором фильма стал мой друг Вадим Иванович Юсов, которого я сердечно полюбила за время съёмок фильма «Солярис». Также мне стало известно, что на главную роль был утверждён Василий Макарович Шукшин, с которым я была знакома со студенческих лет, любила его роли и фильмы. Особенно «Два Фёдора», «Живёт такой парень», «Печки-лавочки», «Пришёл солдат с фронта», где я снималась в небольшой роли, «У озера», где был занят почти весь наш курс, и, конечно же, фильм «Калина красная». Весь наш курс зачитывался его рассказами, а Сергей Аполлинариевич любил говорить нам: «Сядет Вася на землю под ёлочку в перерыве съёмок и пишет в свою тетрадочку по две копейки карандашом. И ведь получается! Да ещё как!»

А вот как вспоминает о фильме Марлена Хуциева «Два Фёдора», где Шукшин играл Фёдора-старшего, в своей книге «Желание чуда» мой отец: «Его лицо выделялось среди привычных экранных героев. Оно поражало необыкновенной подлинностью. Словно это был вовсе не актёр, а человек, которого встретили на улице и пригласили сниматься. В Шукшине не было ничего актёрского – наработанных приёмов игры, совершенной дикции и пластики, которые обычно выдают профессионала. Меня, в ту пору достаточно опытного актёра, Шукшин заинтересовал.

Не меньшее впечатление произвела и первая картина Шукшина-режиссёра “Живёт такой парень”, хотя принадлежит она не к тому роду в киноискусстве, который мне более всего близок. По художническим пристрастиям мы с Василием Шукшиным не похожи. Но это несходство не мешало оценить умную и добрую картину, с которой Шукшин вошёл в режиссуру.

Одновременно он вошёл и в литературу. Уже в первых своих созданиях Шукшин привлёк к себе как писатель самобытный, ни на кого не похожий, никому не подражающий. Кто-то писал, что Шукшин, дескать, пришёл поступать во ВГИК тёмным парнем, а институт сделал из него человека. Это неправда. Он пришёл туда Василием Шукшиным и всю свою жизнь оставался самим собой. В какие бы условия ни ставила его судьба, Шукшин оставался Шукшиным. Ни ВГИК, ни какое-либо другое учебное заведение не могли сильно изменить его. Он мог бы вообще нигде не учиться и представлять собой то же, что представлял. Он сам без труда прошёл бы всю положенную программу, прочитал бы рекомендованные книги, но в его человеческой сути это мало что изменило бы. Его коренной чертой было первородство, которое необычайно редко встречается. Большинство людей приспосабливаются к различным обстоятельствам и теряют при этом что-то важное, может быть, лучшее в себе».

Таким же «корневым» человеком был и мой отец. Оба – деревенские парни, только один – с Украины, другой – с Алтая. Самоучкой вгрызались в мировые шедевры литературы, любили с детства читать, задавая себе и другим нелёгкие вопросы о человеческом призвании, о смысле жизни… Отец чувствовал это в Шукшине и надеялся найти в нём единомышленника.