Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

Несколько дней спустя Ансерме застал Дягилева в состоянии глубокого душевного кризиса, несомненно связанного с новостями из Петрограда, хотя на эту тему Дягилев не проронил ни звука. Ансерме писал:

«У меня состоялась длительная и крайне болезненная беседа с Дягилевым. Он был весьма подавлен и утомлен, и очень много плакал. Он поведал мне, что временами готов все бросить, что у него конфликты со всеми, что раньше, когда он понимал, в каком направлении двигаться, материальные трудности его не пугали, но теперь он этого не знает, и что основы балета подорваны. Что он не сторонник ни большевиков, ни царской власти, что он любит Россию, но ничего для нее не может сделать, что хотел бы посвятить себя русскому искусству, но при этом ставит “Лавку” и “Треуголку”, что хоть Пикассо и работает над балетом, но, на самом деле, ему на все наплевать, так же, как и Дерену, что Мясин больше не знает, в каком направлении двигаться, и что он [Дягилев] потерял Стравинского, что, короче говоря, он [Дягилев] живет в вымышленном мире, а не в реальном, с фальшивой удачей и фальшивым успехом, что это все лишь акт самоудовлетворения и что он больше не хочет так жить»²⁴.

Прозвучавшие здесь глубокие сомнения Дягилева в своих художественных принципах весьма неожиданны, учитывая успех спектаклей и общее восхищение творческим расцветом труппы. Конечно, Дягилева беспокоили изменения, происходившие с его коллективом, и ему нужна была новая мотивация, чтобы продолжать работу в этих новых условиях. Но, как часто уже бывало, личные проблемы поколебали его уверенность в себе и потрясли самую основу того, что всегда было двигателем его творческого успеха: несгибаемую веру в правильность сделанного выбора и в свое предназначение. В сложившейся ситуации в его голове неминуемо должны были прочно укорениться мысли о восстановлении былых основ и возвращении к истокам его труппы и русского классического балета.

Проведя лето в Венеции и Стрезе, в сентябре Дягилев ненадолго отправился в Париж, где зимой, после двух с половиной лет перерыва, должны были снова выступать «Русские балеты». В Париже Дягилев вновь встретился со Стравинским, и, несмотря на все их деловые конфликты, встреча была очень сердечной. Дягилев дал своему другу стопку нотных тетрадей с музыкой, приписываемой итальянскому композитору XVIII века Джованни Перголези. Дягилев нашел их в музыкальных библиотеках Италии и в библиотеке Британского музея. Стравинский должен был оркестровать эту музыку для балета в духе «Женщин в хорошем настроении» Скарлатти. Новый балет на музыку Перголези Дягилев уже поручил оформить Пикассо. Тогда же Сергей заказал Отторино Респиги оркестровку забытой оперы Доменико Чимарозы. Чимароза, еще один композитор XVIII века, долгие годы служил придворным композитором императрицы Екатерины II и подобно Перголези был предан забвению. В то время как приближался конец года, а с ним и лондонская премьера «Парада», назначенная на 14 ноября, для следующего сезона готовились по крайней мере два «ретроспективных» балета. В голове Дягилева начала формироваться еще более грандиозная концепция реставрации придворной культуры.