Но после войны все изменилось. В 1920 году в Испании Дягилева сопровождал Стравинский, и они все время вместе играли музыку «Спящей красавицы». Тогда и возникла идея воскресить этот балет – высшее достижение петербургской академической балетной школы – в великолепном европейском городе. Подобная постановка представляла собой антитезу всему, на чем основывалась слава Дягилева, и, возможно, отчасти в этом и заключался ее шарм. Однако именно политический подтекст этого спектакля делал его таким особенным. Постановка балета, считавшегося вершиной придворной культуры Санкт-Петербурга, после окончательной победы большевиков в Гражданской войне являлась заявлением об определенной позиции. Предполагалось, что «Спящая красавица» станет грандиозной хвалебной одой искусству дореволюционной царской России. Ее должны были осуществить политические беженцы, не связанные с властью пролетариата, в столице страны, являвшейся важнейшим участником антибольшевистской коалиции.
Дягилев подписал контракт с проживавшим в Париже Николаем Сергеевым, бывшим балетмейстером Мариинского театра. У Сергеева сохранились записи Петипа, выполненные им во время постановки «Спящей красавицы», и он знал хореографию этого балета еще по Петербургу. На роль солистки Дягилев пригласил Ольгу Спесивцеву. Она уже танцевала в составе «Русских балетов» во время второго американского турне 1916 года, а теперь жила в Риге в весьма стесненных условиях. В Париж из Киева приехала еще одна беженка, жизнь которой была неразрывно связана с «Русскими балетами», – Бронислава Нижинская. Нувель разыскал ее во французской столице, чтобы узнать о ее планах. В последние годы Бронислава начала работать балетмейстером, и это могло стать для Дягилева великолепным решением его проблемы. Она была не только талантливой балериной с блестящей классической техникой, но и умела разрабатывать хореографию в духе Петипа. Оставался единственный вопрос: могла ли она вписаться в новый эстетический курс Дягилева.
Нижинская не видела Дягилева более семи лет и была потрясена тем, какое он выбрал художественное направление. «Возрождение “Спящей красавицы” представлялось мне абсурдом, провалом в прошлое», – писала она. «Это казалось опровержением фундаментальной “религии” труппы, в той форме, как ее задумал [Дягилев], и отказом от поиска новых балетных форм»48
. Но у нее не было особого выбора: других трупп такого высокого уровня не существовало, а у нее не было средств для реализации собственных проектов.Разумеется, Бронислава Нижинская была не единственной, кто удивился или даже осудил идею Дягилева. Но у него был как минимум один верный союзник: Игорь Стравинский. В политическом отношении композитор был, возможно, еще большим противником большевиков, чем Дягилев, и он также очень хотел дистанцироваться от прогрессивных течений в искусстве. Стравинский поддержал задумку Дягилева словом и делом. Он выполнил оркестровку антракта, никогда не исполнявшегося ранее, – по словам Дягилева, царь тогда посчитал эту часть произведения Чайковского скучной49
. (Впрочем, стремление представить сочинение Чайковского в аутентичной оркестровке не помешало Дягилеву внести серьезные купюры в партитуру, а также включить в нее знаменитый «Танец Феи Драже» из балета «Щелкунчик»). 18 октября в газете «Таймс» Стравинский опубликовал длинное «открытое письмо» к Дягилеву, в котором восхищался автором музыки «Спящей красавицы», пытаясь, как это охарактеризовал Сергей, «защитить талант Чайковского в Европе от всеобщего непонимания»50.До того как Дягилев решил поручить Баксту художественное оформление балета, он рассматривал кандидатуры двух других художников. Сначала Дягилев «сделал все возможное»51
, чтобы привлечь к постановке Андре Дерена, но этот проект не вызвал у последнего никакого интереса. Затем некоторое время Дягилев подумывал пригласить Бенуа – с его глубоким знанием культуры и истории XVIII века он, как никто другой, мог прочувствовать атмосферу балета. Однако Бенуа все еще находился в Петрограде: он посвятил себя спасению коллекций Эрмитажа и не мог все бросить. И только тогда очередь дошла до Бакста.