Еще одной отличительной чертой этого конфликта было то, что теперь Дягилев больше не мог отправиться в Россию на поиски нового хореографа, а без русской хореографии «Русские балеты» теряли право на существование. Поэтому весной 1921 года Дягилев оказался перед огромной проблемой. Он мог сколько угодно уверять, что «незаменимых нет»34
, но у него не было ни хореографа, ни надежды на то, что в скором времени ему удастся его найти. 17 мая в Париже должен был начаться новый сезон, и для него требовались новые премьерные спектакли. Наиболее острой проблемой являлся «Шут». Музыка и художественное оформление этого балета уже были готовы, но не хватало хореографии. Эта постановка имела большое значение еще и из-за Прокофьева, которого Дягилев собирался представить в качестве своего нового открытия. Парижские критики уже периодически писали о том, что Дягилев разучился находить новые имена. Представив вниманию публики Прокофьева, Дягилев надеялся опровергнуть их высказывания, но это обязательно должно было произойти в том же году. Прокофьев написал эту музыку уже много лет назад, и, если бы премьеру пришлось отложить, он бы уже не смог сойти за новое молодое дарование35.Постановку балета Дягилев решил поручить молодому польскому танцовщику из своей труппы Тадеушу Славинскому. Однако, сомневаясь, что тот сможет придумать хореографию для сложной музыки Прокофьева, Дягилев решил, что Славинский будет работать в паре с Михаилом Ларионовым, который поможет ему и параллельно продолжит разрабатывать художественную концепцию постановки. Однако у Михаила Ларионова не было никакого музыкального образования, и он был известен не только своим блестящим мастерством, но и капризным и неуступчивым нравом, что делало его не самой подходящей кандидатурой на роль воспитателя молодого таланта. Таким образом, уверенности в успехе «Шута» не было.
От безысходности было решено поставить балет «Квадро фламенко». Для участия в этом спектакле Дягилев пригласил группу испанских исполнителей народных танцев и музыкантов, а создание декораций поручил Пикассо. Это был первый и последний раз, когда Дягилев выступал в качестве простого импресарио – он лишь нанял артистов и не оказал почти никакого влияния на процесс постановки. Уровень мастерства танцоров, участвовавших в «Квадро фламенко», был невероятно высок, а солистка Мари Дальбасен отличалась незаурядной красотой (современники даже провозгласили ее самой красивой девушкой в мире), однако это не могло скрыть того факта, что с художественной точки зрения эта постановка не имела никакого отношения ни к Дягилеву, ни к «Русским балетам».
Помимо этого, Дягилев столкнулся с организационными проблемами. Труппа не могла выступать ни в одном из престижных парижских театров и вынуждена была довольствоваться Гете-Лирик. То же самое относилось и к лондонским гастролям – представления «Русских балетов» проходили в Театре принца Уэльского, которым руководил не очень дальновидный импресарио Чарльз Кохран. Он был настолько очарован Дягилевым («своим шармом этот человек мог оживить мертвого!»)36
, что позднее в том же году без сожалений взял на себя более 5 тысяч фунтов убытков, возникших в результате выступлений «Русских балетов».Единственным приятным моментом той беспокойной весны стало появление в жизни Дягилева в результате цепи причудливых событий нового любовника и ученика.
Борис Кохно был русским юношей, покинувшим родину вместе с потоком эмигрантов. Он без особой цели и средств к существованию слонялся по французской столице. Вот уже на протяжении нескольких лет он и его мать были беженцами. Как и многие другие, они сначала отправились на юг России, затем в Константинополь и оттуда – в Париж. Еще в подростковые годы он отдавал предпочтение мужчинам гораздо старше себя. В юности у него произошел скоротечный роман с польским композитором Каролем Шимановским. В Париже Кохно познакомился с Сергеем Судейкиным, художником, входившим в объединение «Мир искусства» и в 1913 году оформившим для Дягилева не очень успешную постановку «Трагедия Саломеи» на музыку Флорана Шмитта. Судейкин был неординарной, яркой и несколько загадочной личностью. Он входил в кружок Михаила Кузмина и был одним из его постоянных любовников, при этом у него были многочисленные связи с другими мужчинами, а также женщинами, видимо находившими его особо привлекательным. Дягилев и Судейкин познакомились благодаря Кузмину. Судейкин не мог оставаться в постреволюционной России – его покойный отец в свое время был инспектором Петербургского охранного отделения, а подобные люди и члены их семей были у спецслужб нового режима на особом счету. Судейкин был женат на актрисе Вере де Боссе, для которой это уже был третий брак. Кадры телевизионных передач 70–80-х годов XX века демонстрируют, что она (будучи тогда уже женой Стравинского, носившей его фамилию) все еще была весьма обворожительна и привлекательна. Когда она приехала в Париж, ей исполнился лишь двадцать один год, и тогда она, скорее всего, была просто неотразима.