Сергей Дягилев

Труппа Дягилева между тем совершала большое турне, названное Григорьевым «калейдоскопическим», вероятно, потому, что в восьми городах четырёх европейских стран — Швейцарии, Бельгии, Испании и Франции «Русские балеты» выступали всего по два-три дня, максимум неделю, как в Сан-Себастьяне и Брюсселе. 1 ноября это турне завершилось в Льеже.

Дягилев в это время занимался другими делами — налаживал контакты с Монако, подписав договор, по которому его труппа получила «зимнюю прописку» в Монте-Карло. Во второй половине октября он ездил с Кохно, Стравинским и Прокофьевым в Берлин, превратившийся за два последних года в крупнейший центр русского зарубежья, чему способствовал массовый отток интеллигенции из Советской России. До середины 1920-х годов Берлин подобно мосту соединял две разъятые ветви русской культуры. Может быть, Дягилев надеялся, что встретит здесь Спесивцеву и уговорит её присоединиться к «Русским балетам»? Увы, в начале осени она уже вернулась на родину. Но, пожалуй, больше всего привлекала Дягилева Первая русская выставка, организованная Наркомпросом РСФСР и открытая 15 октября в галерее Ван Димена на одной из главных улиц германской столицы — Унтер-ден-Линден, по соседству с Советским посольством.

Около тысячи экспонатов этой выставки впервые давали возможность немецкой публике увидеть, как выразился Луначарский, «кусочек жизни Советской России». Вот этот «кусочек» и был нужен Дягилеву. В данном случае им двигала не только ностальгия, но и огромный интерес к художественной культуре родной страны. Этим же объяснялись его регулярные контакты с русскими художниками зарубежья. Он, несомненно, оказал поддержку инициативной группе художников, решившей весной 1921 года на новом историческом витке возродить общество «Мир Искусства» в Париже и устроить в начале лета шикарную выставку в галерее La Boetie, а затем показать её на Осеннем салоне. Ну а здесь, в Берлине, Дягилев познакомился с художником-эмигрантом Павлом Челищевым (которого позднее он привлечёт к своей антрепризе), а также с Петром Сувчинским, видным представителем евразийства, и с советским поэтом Владимиром Маяковским.

Немало времени потратил Дягилев на посещение берлинских книжных лавок и магазинов, торгующих русскими книгами, их было больше десятка, как и русских издательств в Германии. Был он и в «Москве», крупнейшем русском книжном магазине, и в «Россике», антикварном магазине русских книг, владел которым эмигрант Юлий Вейцман, вскоре ставший консультантом и поставщиком Дягилева-библиофила.

Поэт Маяковский — откровенно хулиганского облика — «ужасный апаш», согласно дневниковым записям Прокофьева, «очень благоволил к Дягилеву, и они каждый вечер проводили вместе, яростно споря, главным образом о современных художниках». «Дягилев под конец даже стучал руками по столу, наседая на Маяковского. Следить за этими спорами было очень любопытно, — сообщал Прокофьев. — …Зато чем Маяковский одержал истинную победу, так это своими стихами, которые он прочёл по-маяковски, грубо, выразительно, с папироской в зубах. Они привели в восторг и Стравинского, и Сувчинского, и Дягилева; мне они тоже очень понравились». Их общение в Берлине закончилось тем, что импресарио пригласил Маяковского в Париж, обещая помочь с гостевой визой. Он сдержал своё слово и, мало того, организовал для советского и, как его нередко называли, «революционного» поэта большую культурную программу, которая предусматривала ряд встреч и знакомств с деятелями искусства русского зарубежья и Франции.

Пребывание Маяковского в Париже длилось всего неделю (18–25 ноября). В эти дни он посетил мастерские Пикассо, Брака, Леже, супругов Делоне и некоторых других художников, нанёс визит Стравинскому в музыкальную студию, которую тот снимал у фирмы «Плейель», и вместе с Дягилевым был (разумеется, вне плана) на похоронах Марселя Пруста, умершего в день приезда поэта во французскую столицу. А 24 ноября Союз русских художников в Париже и эмигрантский журнал «Удар», лояльный к Советской России, чествовали Маяковского в кафе «Обсерватуар» на бульваре Пор-Рояль. Полсотни участников банкета, среди которых были Дягилев, Кохно, Нувель, Гончарова, Ларионов, Сюрваж, Билибин, Робер и Соня Делоне, художник-пурист Амеде Озанфан и основатель дадаизма Тристан Тцара, поставили автографы на подписном листе. Гончарова, знавшая Маяковского по московским футуристическим акциям начала 1910-х годов, позднее вспоминала, что ей «пришлось первой говорить вступительное слово», что «выступали и французы и говорили с большой симпатией» к советскому поэту, «кованые литые стихи» которого поражали чудесами «простоты, ясности ритма, слога, слова и мысли».