Сергей Дягилев

Сезон в Париже с 17 июня продолжался в относительно новом мюзик-холльном театре Могадор в течение двух недель. Прежний репертуар был дополнен балетами «Женщины в хорошем настроении» и «Шут». К труппе присоединилась приехавшая из Лондона Карсавина, которая таким образом отмечала 20-летие своей творческой деятельности. И тут к Дягилеву обратились члены правления Союза русских писателей и журналистов в Париже с просьбой организовать благотворительное выступление «Русских балетов» — в пользу этого самого союза, основанного два года назад и поначалу державшегося в стороне от политики.

Хотя Дягилева едва ли можно назвать эмигрантом — он не эмигрировал, а просто работал за границей, — его не могли не волновать проблемы русской эмиграции. С соотечественниками его сближало не только общее дело — сохранить, приумножить и прославить русскую культуру за рубежом, но и щемящее чувство тоски по родине. Не секрет, что в те годы русские литераторы во Франции, даже самые известные, испытывали крайнюю материальную нужду. Поэтому Дягилев охотно согласился на благотворительное представление, решив совместить полезное с приятным — отметить заодно и творческий юбилей Карсавиной, всеобщей любимицы публики. Он предоставил ей роль бенефициантки на «Галй Карсавиной» — именно так назывался тот спектакль, состоявшийся 27 июня в парижском театре Могадор.

В конце июля «Русские балеты» вновь выступали в Марселе (первый раз они там были в середине мая), участвуя в культурной программе Колониальной выставки. Спектакли шли под ярким солнцем на эспланаде недалеко от выставочного дворца, в окружении большой и пёстрой толпы зрителей. Из Марселя труппа переехала в Женеву, где в начале августа дала несколько спектаклей в Гранд-театре, затем держала путь в Бельгию, в Остенде. А Дягилев между тем из Женевы отправился в Италию, доверив руководство труппой Нувелю.

Август он провёл в любимой Венеции, на острове Лидо. Тогда же там отдыхали Айседора Дункан и Сергей Есенин. Прошёл уже год, как «товарищ Дункан» с одобрения высокопоставленных партийных чиновников Советской России открыла детскую школу танца в Москве. Презрев свою мировую славу, которая, правда, была уже на закате, Айседора, по её же словам, «оставила Европу, где искусство раздавлено коммерцией». Она была уверена, что «в России совершается величайшее в истории человечества чудо», и гордо называла себя «красной». «I'm red, red!» — азартно кричала Айседора, ударяя себя в грудь. Однажды в московской мастерской художника Якулова она впервые увидела молодого поэта с голубыми глазами и копной золотых волос. Ей показалось, что они знакомы уже сто лет. В мае 1922 года она заключила с ним брачный союз, стала носить двойную фамилию — Дункан-Есенина, и они вместе отправились в «медовое турне», на Запад. Только тогда, в августе 1922 года, а не двумя годами позже, как сообщал Лифарь в книге «Дягилев и с Дягилевым», могла состояться в Венеции встреча русского импресарио с «молодожёнами» из Советской России[56].

Во время этой встречи Дягилев, надо полагать, получил немало сведений — из первых рук — о художественной жизни современной России. Метаморфоза, случившаяся с Айседорой, поражала его воображение. Как оказалось, она обожала Чайковского, особенно его Шестую симфонию, которую называла «жизнью человечества», часто под неё танцевала в России. Из русского языка Айседора знала лишь отдельные слова и короткие фразы, а когда Есенин читал свои стихи, содержание которых ей было непонятно, она всякий раз слышала в них чудесную музыку, не могла не признать их гениальность, неуёмно восторгалась и порой пускалась в пляс. «Они любили друг друга, но как-то совсем уж необузданно», — заметили тогда очевидцы. Однако бросающаяся в глаза экстравагантность этой пары ничуть не смущала Дягилева. Ему уже приходилось слышать о их скандалах и пьяных дебошах, недавно устроенных в Берлине.

После относительно спокойных гастролей Айседоры в Брюсселе здесь, в Венеции, остановившись на полмесяца в отеле «Эксельсиор» на Лидо, они с новой страстью предались Вакху. В один из этих дней Есенин вдруг исчез как тень в полдень, и Айседора, прихватив бутылку шампанского и солёный миндаль, отправилась на автомобиле искать мужа по всему острову, подозревая, что тот завалился спать под каким-нибудь кустом. По дороге она клялась, что сведёт счёты с жизнью, если найдёт Есенина мёртвым. Айседора не оставила без внимания ни одного куста и ни одной живой изгороди на Лидо. Разомлевшая от жары и выпитого, к вечеру она клевала носом. Выйдя из машины, пошла танцующей походкой на пляж, принадлежавший отелю, и блаженно растянулась на песке. «Нет, не думаю, что я сейчас покончу с собой: ноги мои по-прежнему красивы!» — сказала она служившей у неё польке-переводчице, полдня сопровождавшей её в поисках беглеца. Поэт в конце концов нашёлся сам. Тем же летом супруги побывали ещё в нескольких городах Италии, затем уехали в Париж, став самыми первыми советскими гражданами, въехавшими на территорию Франции.